Михаил Бойцов - Бог, Рим, народ в средневековой Европе

Вспомним, что «прерывистость» австрийской истории была главной проблемой и для местной историографии [346] Moeglin J.-M. Dynastisches Bewußtsein und Geschichtsschreibung. Zum Selbstverständnis der Wittelsbacher, Habsburger und Hohenzollern im Spätmittelalter // HZ. 1993. Bd. 256. S. 593–635, здесь S. 618–621. . Казалось бы, правильнее всего хронистам было обнаружить какую-нибудь родственную связь между последним Бабенбергом, погибшим в 1246 г., и кем-либо из Габсбургов. Однако нащупать ее, очевидно, оказалось невозможно даже при всем желании [347] Хотя Фридрих III и назвал как-то св. Леопольда III Бабенберга своим «родственником»: Begrich U. Op. cit. S. 76. . Благодаря же обнаружению «грамоты Цезаря» сомнительная до тех пор историческая легитимность Габсбургов могла разом превратиться в бесспорную. Если «родич Цезаря» являлся их предком, то выходит, что именно Габсбурги и были исконной правящей династией в Австрии с самого часа «ноль». В таком случае как раз любимые австрийцами Бабенберги оказывались узурпаторами, не говоря уже о мимолетных претендентах на Подунавье из числа чешских или венгерских королей. Отвоевание же Австрийского герцогства королем Рудольфом I у Пржемысла Отакара II сразу превращалось из сомнительного захвата в морально оправданное возвращение узурпированного семейного наследия, полученного предком Габсбургов лично от самого Юлия Цезаря — основателя Римской империи и завоевателя земель на Дунае. Вся история Австрии моментально приобретала целостность, одновременно становясь совершенно правильной, логичной и в конечном счете справедливой.

Обратим внимание, что свою «правильность» австрийская история получала только при включении ее в историю империи, а потому вычитывать в этом тексте сепаратистские идеи — значит заведомо удаляться от понимания замысла фальсификаторов. Напротив, именно подчеркивание тесной связи Австрии с имперской властью вообще станет характерной чертой местной историографии. Ничего само собой разумеющегося в такой установке не было, ведь, например, в соседней Баварии местные историки проявляли склонность к тому, чтобы противопоставлять свое княжество империи [348] Moeglin J.-M. Dynastisches Bewußtsein… S. 622–623. .

Возвращаясь к той картине римского прошлого, которую рисовало воображение Рудольфа IV и его соратников, необходимо обратить особое внимание на высокую степень континуитета между эпохами — ведь Австрия после римского завоевания, оказывается, стала феодальным владением — feodotaria possessio — «дяди Цезаря». Для авторов грамоты не было принципиальной разницы в том, как устроены общества в их собственные времена и при Цезаре. И эта позиция не случайна, а принципиальна — она вытекает из необходимости предъявить законы времен принципата в качестве действующих и в середине XIV в. Законы эти сохранили актуальность именно потому, что неизменными должны были остаться и отношения, которые они регулировали. Собственно, и с законодательством Юстиниана дело обстояло точно так же…

Не намекает ли упоминание в грамоте «триумфа» все же на стремление авторов приглядеться к подлинным историческим реалиям эпохи? Однако из текста грамоты не следует определенно, что его составители имели в виду не вообще факт военной победы [349] Именно в этом смысле понял данное место первый, кажется, переводчик грамоты на немецкий язык: «Wir pieten ewch pey unserm sig <���…>». Перевод сохранился в рукописи, датируемой примерно 1440 г. Цит. по: Lhotsky A. Privilegium maius… S. 82. , но именно торжественную процессию, устраивавшуюся в Риме для победителя. После выхода в свет «Триумфов» Петрарки и появления многочисленных иллюстраций к ним в XV столетии слово «триумф» действительно начнет ассоциироваться прежде всего с пышным шествием, но было ли это значение известно к северу от Альп еще в 1358 г.? [350] См. рус. пер.: Петрарка Ф. Триумфы / пер. с итал. В. Б. Микушевича. М., 2000. (Триумфы). Конечно, сам Петрарка его уже знал ранее, ведь он начал работать над «Триумфами» еще в 1352 г.

В пользу того, что авторы, быть может, все-таки слышали о древнеримских триумфах как процессиях, говорит, пожалуй, лишь упоминание Рима как места составления «грамоты Цезаря». Ведь попросту отметить собственную победу над австрийцами Цезарю скорее всего было бы логичным в той же сдавшейся Вене или в каком-нибудь другом значимом месте только что покоренной страны. Для празднования же настоящего триумфа Цезарю, конечно, необходимо было вернуться в Вечный город.

Впрочем, упоминание некоего «самого тайного Римского совета» (secretissimum consilium Romanum), в котором суждено заседать «родственнику Цезаря» и его потомкам, не добавляет иллюзий, будто составители документа всерьез интересовались древнеримскими реалиями. Реалии середины XIV в. тоже отставали от полета фантазии фальсификаторов, поскольку «самый тайный Римский совет» отсутствовал не только при Цезаре, но и при Карле IV. Для объяснения этого места в «письме Цезаря» есть две возможности. Первая состоит в том, что Рудольфу хотелось просто стать доверенным советником императора, без ведома которого не решалось бы впредь ни одно важное дело. Такое желание выглядит вполне уместным у кандидата в короли Римские.