Михаил Бойцов - Бог, Рим, народ в средневековой Европе

Названные сомнения укрепились при изучении представлений, которые мы осознаём как «национальные» или «протонациональные» в культуре Московской и Киевской Руси. В Московской Руси, благодаря обилию источников, ситуация выглядит и много более однозначной, чем на Украине, в Белоруссии и Киевской Руси, и еще более остропарадоксальной. Здесь, в Московском царстве, как будет показано и ниже, вплоть до второй половины (и даже до конца!) XVII в. концепты «русские люди», «Русская земля», как это ни странно, чаще всего не несли в себе этнических (или этнонациональных) представлений о «русском народе»; заместителем этнического wir-Gefühl был самодостаточный дискурс «мы — православные», православное wir-Gefühl.

Среди базовых элементов средневековых (прото)национальных дискурсов главную роль играли концепты (и связанные с ними семантические поля) gens, natio и populus в том виде, в каком они понимались в «варварских» и раннесредневековых обществах Западной Европы [646] См. эссе: Geary P. J. The Myth of Nations. The Medieval Origins of Europe. Princeton, 2002. Углубленный анализ проблематики предпринят в ряде работ так называемой Венской школы исторической этнографии: Strategies of Distinctions. The Construction of Ethnic Communities, 300–800 / ed. by W. Pohl with H. Reimitz. Leiden; Boston; Köln, 1998; Integration und Herrschaft. Etnische Identitäten und Soziale Organisation im Frühmittelalter / hrsg. v. W. Pohl u. M. Diesenberger. Wien, 2002. (Forschungen zur Geschichte des Mittellaters; Bd. 3), см. также приведенную в этой книге библиографию. и были позднее развиты и трансформированы в обществах раннего Нового времени. Три обстоятельства имеют, как представляется, принципиальное значение в этом отношении.

Во-первых, по своему существу средневековые западные представления и идеи, касающиеся «этнических» различий, имеют мало общего с самими реальными особенностями того или иного сообщества, воображаемыми нами как «этнические» [647] Сомнения первого рода — относительно объективно-онтологического наполнения феноменов этнического и национального — вовсе не новы ( Anderson B. Imagined Communities. Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. Rev. ed. L.; N. Y., 1991 (рус. пер.: Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма / пер. с англ. В. Г. Николаева. М., 2001). . Среди медиевистов и специалистов по истории Нового времени очень многие считают — особенно после нашумевших книг П. Джири [648] Geary P. J. Op. cit. и Б. Андерсона, — что убеждение в принадлежности индивида или группы индивидов к «этносу» и «нации» (как культурному, а не политическому сообществу) есть факт индивидуального или коллективного самосознания, порожденный воздействием на сознание людей господствующих и создаваемых элитами дискурсов, а вовсе не «отражение» в головах людей факта « объективного », онтологического существования «наций» и «этносов». Эти дискурсы были «изобретены», сконструированы (и отчасти унаследованы от Античности) в процессе интеллектуального творчества, в котором были использованы библейские тексты, некоторые дескриптивные клише и мыслительные приемы, восходящие к Древней Греции и Древнему Риму, а также протосхоластические и раннесхоластические новации христианских «виртуозов» [649] Слово «виртуозы» заимствовано у М. Вебера и употребляется в том смысле, в каком о них писал немецкий ученый. . Такими путями и сложились, видимо, средневековые этнические/протонациональные дискурсы, если их понимать и как языки культуры (семиотические системы), и как знаковые системы, переплетенные с соответствующими им формами деятельности (практиками). Насколько исключительной была в этом отношении западноевропейская средневековая культура? Каким образом «стратегии различения» выстраивались и реализовывались в православно-византийских культурах и культурах вне европейского региона?

Во-вторых, не похоже, чтобы представления о natio/nationes, gens/gentes, lingua/linguae и дискурсы, частью которых эти понятия и выступали, соотносились в средневековом менталитете только с политическими или локальными группами, выделяемыми на основе географического критерия (как это было в случае с nationes средневековых университетов и с представителями духовенства отдельных регионов Европы во время церковных соборов).

В-третьих, даже тогда, когда нация ( natio ) понималась и выступала как «политическая нация» ( natio politica ), самый факт употребления концепта natio/gens (плюс коррелирующие с ними контексты) показывает, что политические и локальные сообщества на символическом уровне различались при помощи «этнических» идентификаторов. Иными словами, концепт «этничности» уже был укоренен в самом употребляемом языке, который был когда-то создан идеологами-«виртуозами».