Михаил Бойцов - Бог, Рим, народ в средневековой Европе

§ 64. Далее скажем: в этом случае ненависть к Богу как наказующему в материальном значении не противоречила бы наслаждению или некоей блаженной любви к Богу как к высшему благу. Следовательно, она не противоречила бы совершенной благодати, хотя ненависть в формальном значении противоречит этому. Если сохранять здравое суждение, очевидно, что данное возражение не опровергает этих учителей.

После разъяснения всего этого становится ясным, что выводы всех приведенных учителей верны и соответствуют католической вере, если понимать их в том смысле, в котором их сформулировали эти учителя. Поэтому должны быть осторожны те, кто на них клевещет, поскольку так они пятнают и клевещут на бесконечное и непостижимое божественное могущество. Они также дают умам верующих возможность сомневаться не только в таинстве евхаристии, но и в сотворении мира. Ведь постигнув основания и разумные доводы этих учителей, человеческий ум скорее согласится с их выводами, чем с тем, что субстанция хлеба полностью пресуществляется в истинное тело Христово, при этом акциденции хлеба остаются без субъекта, а к телу Христа ничего не прибавляется. Проще поверить в такое, чем в то, что что-то возникло из ничего, и такое поверие смущает разум человека, когда он сталкивается с бесконечным и беспредельным могуществом Бога. Но все это, или даже бо́льшие чудеса, если такие можно представить, не противоречат Его могуществу. Поэтому опасно заключать бесконечное могущество Бога в определенные пределы.

Если мы в этом сочинении сказали нечто противоречащее определениям святой Римской церкви или одобренных ею учителей, мы объявляем это недействительным и совершенно ничтожным и полностью отменяем [632] «Hoc revocamus, cassamus ac penitus annulamus habemusque pro non dicto». Это стандартная формулировка для документов папской канцелярии, которая встречается, например, в буллах конца XV — начала XVI вв. См., например: Text-book of Ecclesiastical History: in 3 vol. / ed. by J. K. L. Gieseler, transl. by F. Cunningham. Philadelphia, 1936. Vol. 3. P. 253. . Мы отдаем себя на исправление святым наставникам нашим, достопочтеннейшим господам, во власти которых — исправить согрешающих и направить их на истинный путь. Если мы своим сочинением обидели кого-либо, просим у него прощения и молим, чтобы он счел это не ненавистью или неприязнью, а скорее заботой и великой любовью, с которой мы, любя христианскую веру, от всего сердца обнимаем этих славнейших учителей.

Хвала всемилостивому Богу. Фридрих Кройснер [633] Печатник, работавший в Нюрнберге в последней четверти XV в. .

doi:10.17323/978-5-7598-2111-3_256–304

Предмет этой статьи — один из пластов протонациональных [634] Понятие «протонациональные» не хорошо а) своей телеологичностью; б) тем, что, как мы увидим, самое коренное слово «национальное» не адекватно дискурсивным реалиям Московской Руси. Но лучшего понятия для описания явлений, о которых пойдет речь, пока не найдено. дискурсов в культуре Московской Руси (XV–XVII вв.), а именно тот, в котором конфессионально-идентитарное замещает то, что мы привыкли называть «национальным» или «этнонациональным». Речь пойдет именно о дискурсах [635] Дискурс мы понимаем, вслед с М. Фуко и теми учеными, на опыт которых опирается А. И. Миллер, как «отложившийся и закрепившийся в языке способ упорядочения действительности, способ ви́дения мира, выражаемый в самых разнообразных, не только вербальных, практиках, а следовательно, не только отражающий мир, но и его проектирующий и сотворяющий. Иначе говоря, понятие „дискурс“ включает в себя общественно принятые способы ви́дения и интерпретирования окружающего мира и вытекающие из именно такого ви́дения действия людей и институциональные формы организации общества» ( Миллер А. И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в.). СПб., 2000. С. 14). , и такое определение предмета опирается на устоявшееся в науке мнение, что связи между средневековыми формами этнического (идентитарного) самосознания больших политических сообществ, раннемодерными этнонациональными представлениями, национальными идеологиями и убеждениями имеют специфически дискурсивную природу [636] О дискурсивной природе национализма см., например, очень полезную статью: Миллер А. И. О дискурсивной природе национализмов // Pro et Contra. 1997. T. 2. № 4. С. 141–151. . Европейская культура выработала ряд дискурсивных структур, которые составляют остов модерных национально-этнических идеологий, теорий, представлений, вербальных и невербальных практик. Дискурсивная природа современного национализма и национальной самоидентификации убедительно и многократно проанализирована и описана. Один из ярких примеров — исследование Р. Водак и ее коллег, посвященное «австрийской национальной идентичности» [637] Wodak R., Cillia R. de, Reisigl M., Liebhart K. The Discoursive Construction of National Identity. Edinburgh, 1999. . Проведенное этой группой ученых исследование опирается на методологию «критического анализа дискурса», critical discourse analysis [638] См., например: Matsuki K. Discourse Analysis // Encycl. of Cultural Anthropology. Vol. 1. N. Y., 1996. P. 351–355; Wodak R. Disorders of Discourse. L.; N. Y., 1996; Fairclough N. Critical Discourse Analysis. The Critical Study of Language. L.; N. Y., 1995; Fairclough N., Wodak R. Critical Discourse Analysis // Discourse Studies: A Multidisciplinary Introd. Vol. 2: Discourse As Social Interaction / ed. by T. van Dijk. L., 1997. P. 258–284; Dijk T. van. The Study of Discourse // Ibid. Vol. 1: Discourse As Structure a. Process / ed. by T. van Dijk. L., 1997. P. 1–34; Dijk T. van, Kintsch W. Strategies of Discourse Comprehension. N. Y., 1983. , и аналогичные подходы могли бы быть применены (со всеми необходимыми модификациями и столь же необходимой осторожностью) к изучению средневековых этнических и протонациональных дискурсов, в том числе и древнерусских.