Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Я спросил Веру Степановну, что она думает о «Дневнике писателя» – чуть ли не маргинальном, по тогдашним представлениям, тексте. Он привлекал меня не только своей необычностью, но и тем, что в научном отношении это была абсолютная terra incognita. С 1929 г. (первое и последнее – до выхода Полного собрания сочинений – советское издание «Дневника») историки литературы обходили его стороной. Приросший к нему эпитет «реакционный» намертво перекрывал любые исследовательские поползновения в этой области. Кроме небольшой, но содержательной статьи рано умершего В. А. Сидорова и предисловия В. Ф. Десницкого к указанной публикации 1929 г. [1156], в обширной отечественной литературе о Достоевском нельзя было обнаружить ни одной специальной работы на эту тему. Но ещё поразительнее, что и в западном литературоведческом сообществе, обычно пристальном к Достоевскому, «Дневник писателя» не вызывал ни малейшего интереса. Единственное исключение – книжка Д. В. Гришина (вышедшая в Австралии!): с превеликим трудом раздобытая, она повергла меня в жестокое разочарование. Оказалось, что это всего лишь ученический пересказ тех или иных глав. Ни у нас, ни на Западе о сколько-нибудь серьёзном изучении «Дневника» речи не шло.

Всё это я высказал Вере Степановне, впрочем, и без меня знавшей положение вещей. Покачав головой, она не без некоторой грусти заметила:

– Да, «Дневник» – тема совершенно не диссертабельная. – И, чуть подумав, добавила: – Но вы молоды, и кто знает…

Окрылённый этим полунапутствием , я принёс своему научному руководителю на историческом факультете МГУ профессору С. С. Дмитриеву план работы по «Дневнику». Искушённый Сергей Сергеевич мудро посоветовал мне сосредоточиться исключительно на издательской истории «Дневника писателя», не затрагивая при этом ни идеологию, ни политику, ни поэтику, ни прочие довольно рискованные вещи.

Но вот парадокс. Чем больше я погружался в конкретику «Дневника» – реконструируя по архивным источникам его тираж, состав подписчиков, характер распространения, восстанавливая неизвестную доселе цензурную историю и т. д., и т. п., – тем более убеждался, что сам «Дневник писателя» являет собой некую историко-литературную загадку. И секрет этот совершенно непостижим, если подходить к «Дневнику» с точки зрения «чистой» идеологии.

И хотя по ходу дела удалось восстановить многие утраченные факты (так, виновником громкого процесса, о котором говорилось в «Дневнике», оказался не «Кронеберг», как писал Достоевский, а Кроненберг , выяснилась судьба подсудимой Е. Корниловой, за которую писатель вступился на страницах своего издания, и даже обнаружились неизвестные прежде рукописные фрагменты «Дневника» и т. д. [1157]) – всё это не давало ключа . И лишь знакомство с многочисленными, тогда ещё не введёнными в научный обиход читательскими посланиями, которые я усердно разбирал в рукописных отделах Библиотеки им. В. И. Ленина и Пушкинского Дома, позволило приблизиться к сути. Ни современная Достоевскому критика, ни позднейшие литературоведы не смогли различить в «Дневнике» того, что интуитивно постигли рядовые читатели.

Суммируем ещё раз то, что говорилось о «Дневнике писателя» в первом разделе настоящей книги. Именно читатели «Дневника» воспринимали его не как собрание тех или иных идеологем, а как целостное переживание . Ибо мировоззрение Достоевского, стараясь осознать себя таковым, оказывалось здесь его художническим мирочувствованием . Лишённый в «Дневнике писателя» возможности осуществиться как романист, автор сумел тем не менее привнести в него формы романного мышления. Это позволило «Дневнику» частично реализовать задачи, имманентно присущие романистике. И если в известном смысле романы Достоевского можно рассматривать как романы-фельетоны (в том числе имея в виду использование «журналистских» методик), то, кажется, уместно говорить и об обратном влиянии – проникновении романа в фельетон [1158].

Ныне можно констатировать мощный всплеск научного интереса к «Дневнику». На протяжении последних десятилетий ему посвящают свои труды как отечественные, так и зарубежные гуманитарии. Редкий год обходится без защиты диссертаций, а редкая конференция – без докладов на эту тему. «Дневником писателя» профессионально занимаются филологи, философы, психологи, лингвисты. Порой такой «индустриальный» подход приводит к печальным издержкам: к повторению одних и тех же сюжетов, вольным или невольным заимствованиям, пробуксовкам исследовательской мысли и т. д. Тем ценнее работы, которые вносят нечто новое в сферу наших филологических знаний.