Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского

ОГЛАВЛЕНИЕ

От автора

Введение

Круг первый. Событийное

1. Досибирское

2. Сибирское

3. Послесибирское

Круг второй. Временное

1. Досибирское

2. Сибирское

3. Послесибирское

Круг третий. Вечное

1. Досибирское

2. Сибирское

3. Послесибирское

Заключение

Предлагаемый ныне читателю вариант моей книги «Три круга Достоевского» пролежал в моем столе, среди других написанных, но не опубликованных книг, 14 лет.

Закончена книга была в 1974 году. Выйти в свет должна бы­ла в 1977. Но после ознакомления с текстом она была отвергнута имеющим право рекомендовать или не рекомендо«вать человеком. Даже без обсуждения — книга не соответствовала идеологичес­ким установкам времени. Сделать ее соответствующей, т.- е. ска­зать все наоборот, я отказался.

По прошествии времени мне был предложен компромиссный вариант: я должен убрать «крамолу», сократив книгу на треть. Руководствуясь принципом: я не могу говорить того, что противоречит моим убеждениям, но могу сказать не все, что я думаю, — компромисс я принял.

И в 1979 году в Издательстве Московского университета книга «Три круга Достоевского» объемом 18 печатных листов вышла. Издательству я благодарен, ибо его работники — от редак­тора до директора отнеслись к изданию книги бережно, заин­тересованно, тактично. Книга вышла искалеченной, но искалечили ее не в издательстве.

Почти тридцатитысячный тираж раскуплен был мгновенно. Со стороны читателей я получил много благожелательных отзывов. Из многих библиотек, где она плохо лежала, книгу раскрали. Даже в том варианте, в каком она вышла. В печати книга была ошельмована и стала малодоступной. Ее критикуют и ны­не, но анонимно, без упоминания имени автора и названия кни­ги — чтобы не привлекать внимания.

Такое отношение к работе вытекает из принципов, на основе которых она написана. Принципы просты.

С моей точки зрения, любая работа в области гуманитарных наук в наших условиях должна отвечать, как минимум, трем тре­бованиям. Она должна быть о том, что заявлено в теме. Она, о чем бы там ни говорилось, должна проецироваться на нашу жизнь, способствовать тому, чтобы жизнь стала этичнее, эстетич­нее, человечнее. И наконец, в работе должен быть отражен нрав­ственный кодекс ее автора.

Вот эти-то принципы и вызвали негативное отношение к книге.

Моя концепция Достоевского в корне расходилась с тем, что делали в это время наши достоевсковеды. Она подсекала основы того «подхалимствующего» достоевсковедения, которое восславляло концептуально голых королей.

В работе были подняты — на материале Достоевского — фактически все те проблемы «застоя», о которых сегодня говорят все и вслух. Но сделано это было тогда, когда нынешние смельчаки «застой» восславляли. И проблемы ставились так остро, что пе­репугали очень многих.

Свое понимание положения в стране вообще и в достоевсковедении в частности, свои нравственные принципы я показал в этой работе неприкрыто. Настроить против себя «подхалимству­ющее» достоевоковедение ничуть не боялся. Ни на кого не ссы­лаясь, желая задобрить, ублажить. А другой необходимости для ссылок не было. Ибо я пишу свои работы не так, как у нас при­нято. Если это работа о Достоевском, то на моем столе только Достоевский. Я сознательно не читаю того, что о нем сказали другие, — чтобы никто не мог оказать на мою мысль влияния. А если уже выбираю попутно объект для критики (в этом случае, естественно, читающим написанное), то критикую только тех, кто прочно сидит на своем месте, а не тех, кто и ответить-то на кри­тику не может. В данном случае я показывал убогость концеп­туальную на примере Г. М. Фридлендера, которого я рассмат­риваю как Ермилова наших дней. Естественно, что все это не пропустили при издании книги 1979 года,

Я говорю все это. к тому, чтобы издаваемый ныне вариант книги, объем которого 27 печатных листов, читатель не рассматривал как издание «исправленное и дополненное». Это как бы даже не второе издание, а первое. Ничего в нем не дополнялось и не исправлялось. Просто это — более полное, восстановленное, именно авторское издание. Первоначальное.

И читатель увидит, что никакой, по сути, крамолы там и не было. Была просто тревога за судьбы России в то время, когда вслух тревожиться решались немногие. И только.

Выпуская это издание, я ничуть не отмежевываюсь и от пре­дыдущего. За него мне стыдно никогда не будет, ибо на фоне литературы того времени и это издание было весьма риско­ванным.