Пол Картледж - Спартанцы - Герои, изменившие ход истории. Фермопилы - Битва, изменившая ход истории

Однако культ Фермопил едва ли был особенностью Англии. Национальные войны конца XVIII в. и, кроме того, рост грекофильства подготовили путь к тому, что без преувеличения может быть названо «Веком Леонида» в Европе в начале XIX в. Самое блестящее проявление этого культурного явления — картина Жака-Луи Давида « Леонид в Фермопилах », впервые выставленная в 1814 г., над которой он работал много лет. Наполеон, очевидно, не знавший текст Монтеня о Фермопилах или не тронутый им, увидев картину, спросил, зачем Давиду надо было утруждать себя изображением проигравших. Большинство более поздних зрителей не разделяли мнение Наполеона и почти единодушно соглашались, что картина стоила посещения Лувра.

Передний план занимают воины в шлемах и обнаженные юноши в различных позах и положениях, в целом очень формально и симметрично скомпонованные и расположенные. За ними справа идет схватка между греками и персами под сопровождение трубачей, слева воины в шлемах и красных плащах в спартанском стиле поднимают венки в направлении воина, одетого сходным образом, который, очевидно, эфесом своего меча высекает надпись на камне (фактически слегка искаженный французский перевод части сентенции Симонида «Поведай, о путник, спартанцам…»). Спокойный центр картины и центральная фигура — это, конечно, Леонид. Он также изображен геройски обнаженным, за исключением плаща, который спускается с его левого плеча и под его телом, пары сандалий и шлема с причудливым плюмажем. Его щит подвешен на ремне через левое плечо, образуя что-то вроде спинки сиденья. В левой руке он держит копье, в правой руке сжимает меч, ножны которого провокационно закрывают его и одновременно обращают внимание на то, что популярные газеты сейчас называют мужским достоинством. Давид сам был гомосексуалистом, и не случайно, что взгляд зрителя прежде всего привлекает сексуальность Леонида, а затем выделяющиеся ягодицы прыгающего юноши с правой стороны картины. Давид считал эту работу своим шедевром, риторически вопрошая в конце своей жизни: «Я полагаю, вы знаете, что никто, кроме Давида, не мог написать Леонида?»

Однако, как бы это ни было великолепно, невозможно заслонить начало возрождения самими греками их прошлого и культурного наследия. Ранняя иллюстрация этого — «Патриотический гимн» явно вдохновленного «Марсельезой» Константина Ригаса (1798), который содержит волнующее обращение к духу Леонида. Байрон, наиболее известный из грекофилов, стремясь поддержать этот естественный порыв, также отозвался в « Паломничестве Чайльд-Гарольда » 1812 г.:

Примерно через четыре года Дж. М. Ганди, последователь архитектора классицизма сэра Джона Соуна, создал «Персидский Портик и место совещания лакедемонян», замечательную двухмерную «реконструкцию» единственного значительного спартанского архитектурного памятника V в. до н. э. Персидского стоа, или портика, построенного предположительно в 70-е гг. V в. Бесполезно добавлять, что воображение Ганди значительно превосходило практические и созидательные возможности древних спартанцев, но любопытная особенность заключается в том, что основной темой для выплеска фантазии на английской архитектурной сцене в особенно мощный и плодотворный момент неоклассицизма послужила скудная в архитектурном отношении почва Древней Спарты.

Такая визуальная и вербальная риторика и греков, и иностранцев в итоге предвосхитила греческую войну за независимость 1821 г., давшую пищу для патриотической литературы, в которой Леонид никогда не оставался без внимания. Героическая и сознательно обдуманная смерть Маркоса Ботзариса вызвала у Байрона аналогии с Леонидом. Эта тема получила дальнейшее развитие в романтико-классической трагедии 1825 г. Мишеля Пиша Léonidas , кульминационный момент которой наступает, когда Леонид произносит яркое пророчество относительно роли воспоминаний о Спарте.

Гораздо более знамениты и памятны строки из Дон Жуана Байрона, из той песни, которую часто называют Греческие острова , где английский лорд надевает маску странствующего поэта, развлекающего греческих слушателей мечтой, «что Греция может быть свободна». Далее приводится отрывок, в котором особо упоминается Спарта и вклад Леонида в эту мечту: