Пол Картледж - Спартанцы - Герои, изменившие ход истории. Фермопилы - Битва, изменившая ход истории

Более того, у Геродота, подобно любой творческой личности, была собственная программа и убеждения, которым должны были служить его избранные источники. Он ясно утверждал, что «излагал рассказанные ему события, хоть и не был обязан верить всему, что ему говорилось» (7.152). Но то, что записанные им logoi (рассказы и речи) — его собственные построения, является реальным фактом. Именно Геродот решал, как и когда, например, его спартанцы или персы должны были говорить и как они должны разговаривать друг с другом. На протяжении всей своей работы он формировал повествование в соответствии со своей весьма изощренной этической моделью.

В преамбуле к описанию сражения при Фермопилах в Книге 7 Геродот ведет себя очень похоже на драматурга. Он приглашает читателей — первоначально, разумеется, слушателей — за кулисы, во внутреннее святилище совещательной палаты самого Великого царя Ксеркса. Согласно Геродоту, одним из самых любимых советников Ксеркса по поводу данной кампании был спартанец. Не просто какой-нибудь старый спартанец, а бывший спартанский царь Демарат, перешедший на сторону персов после того, как был смещен со своего наследственного поста и практически отправлен в ссылку около 490 года. Таким образом, на одном уровне Демарат был откровенным предателем, предателем дела свободы Греции, которую сам Геродот со всей очевидностью отстаивал. Однако он предпочитает не представлять и не осуждать Демарата в качестве такового. Его рассуждение гораздо богаче и тоньше.

Геродот использует Демарата в качестве «предостерегателя», эдакой Кассандры в мужском теле, которая знает будущее, но которой не верят, когда она предсказывает его Ксерксу. Поэтому он представляет Демарата отнюдь не законченным злодеем, полностью лишенным сочувствия Спарте и ее идеалам. Такое позитивное представление о нем Геродот вполне мог усвоить в беседах с потомками Демарата, которые два поколения спустя все еще проживали в Троаде (местности около Трои к северо-западу от Анатолии). Здесь важно, что, независимо от причин, Геродот предпочел поверить в это и изложить, так что его самый важный рассказ, или logos , о Демарате (7.101–4) является частью версии благоприятной традиции, воспевающей добродетели спартанской военной этики.

Но и это еще далеко не все. Хотя он не был пламенным, или некритичным, почитателем афинской демократии, он обогатил свою Историю в целом и, особенно, повествование о Демарате специфически афинской традицией демократического высказывания. Эта яростно антитираническая традиция зародилась с возникновением демократии в 508–507 году и нашла, что персидская монархия как нельзя лучше подходила в качестве объекта для критических нападок, в частности, Ксеркс стал (карикатурным) стереотипом абсолютного тирана. Геродот воспроизводит некоторые цвета и ароматы, а также основные ингредиенты этой богатой смеси.

Помимо спартанских и афинских элементов в рассказе о Демарате, Геродот добавил к нему еще и третий аспект, свой собственный — панэллинизм. Эта идеология коренится в общегреческих религиозных практиках и прочих общих культурных обычаях, не в последнюю очередь в общем языке, и насчитывает многие годы, даже века. В значительной мере благодаря Греко-персидским войнам она приобрела этноцентрический, почти «расистский» оттенок. Греческие ценности были противопоставлены негреческим, особенно персидским, всецело в пользу первых. Геродот никоим образом не был просто «панэллинистом», а тем более упрощенческим «панэллинистом»: он был способен проявлять и даже защищать исключительную терпимость в отношении чуждых, не греческих обычаев, практик и верований (см. приложение 3). Но он не сомневался в том, что победа греков (на самом деле, некоторых греков) в Греко-персидских войнах была исключительным благом. Фактически он отклонился от своих правил, подчеркнув, что это была общая греческая победа, прежде всего спартанцев и афинян. Это объясняет использование им спартанца, пусть даже сомнительного патриота, для выражения некоторых собственных наиболее дорогих ему панэллинистических сантиментов и убеждений. Эта крайняя утонченность и богатство речи делает Геродота особенно ценным литератором, но сложным и прямолинейным для толкования историком.

От обладал также исключительным мастерством обращения со временем, и в основном с причинностью [127]. Он начинает основное повествование с года, который мы называем 540-м до Р.Х. — отчасти потому, что завоевание Киром Персидским царя Лидии Креза повлекло за собой покорение Персией греческих городов и стало первым эпизодом его глобальной темы греко-персидских отношений. Но это был также самый отдаленный момент времени, куда Геродот, использовавший свой устный метод получения информации, мог надеяться вернуться с помощью надежного свидетельства очевидца. Год 545-й — это приблизительно два поколения до рождения Геродота или три до периода его зрелости. По уверениям антропологов, три поколения — максимальный промежуток времени, через который живая устная традиция может сохраниться в форме, близкой к изначальной, что касается ее основного фактического содержания.