Первоначально слово historia означало «исследование», «изыскание» — значение, сохранившееся в выражении «естественная история» (исследование природы). Но для Геродота это был научный термин; демонстративно используя его в своем предисловии, он подчеркивал новый способ видения, чувствования и, прежде всего, мышления. С другой стороны, обращает на себя внимание тот факт, что Фукидид, самый значительный преемник Геродота, вообще не пользовался словом historia . Почему? Потому что, в соответствии со специфически греческим модусом межличностного поведения, Фукидид рассматривал себя соперником Геродота и не желал давать ни малейшего намека на то, что оба они занимаются одним и тем же делом. От был занят соревнованием ( agôn ) за первенство, и ставкой был вожделенный титул первооткрывателя ( prôtos euritês ).
Некогда — впрочем, не так уж и давно — историки, подобные мне, интересовавшиеся истоками своего искусства, без колебаний ставили Фукидида выше Геродота. По их мнению, Фукидид был историком для историков, согласно точке зрения, восходящей по крайней мере к эпохе итальянского Возрождения [126]. Ближе к нашим временам, начиная со второй половины девятнадцатого века, сравнение между Геродотом и Фукидидом происходило в категориях «науки», являющейся господствующей интеллектуальной парадигмой современности. Так историография Фукидида стала считаться «научной», в то время как таковая Геродота попросту не считалась ею. Допускалось, что Геродот был блестящим рассказчиком, но не более того: слишком часто его рассказы были просто небылицами. Более того, он был в целом слишком доверчив, даже легковерен, что касалось его источников информации, кроме того (и не в последнюю очередь), его объяснения рассказанных историй, которые, как он считал, имели место в прошлом, были слишком теологичны.
Одно из позитивных следствий так называемого постмодернистского поворота в исторических штудиях заключается в том, что было подвергнуто суровому сомнению, даже опрокинуто с ног на голову полуавтоматическое суждение в пользу Фукидида. На основе самых последних исследований о Геродоте, коих было проделано огромное количество, возник совершенно новый историк, отличный от того, что был известен даже в 70-х гг. XX в. Теперь методы исследований Геродота и изложение их результатов рассматриваются как вполне адекватные тому контексту, в котором ему была передана информация о событиях прошлого, а также избранной им предметной области. Более того, что делает Геродот и избежанием чего известен (может быть, печально известен) Фукидид, — так это тем, что позволяет читателю увидеть, что прошлое — сложное, неопределенное и запутанное дело, что восприятие этого прошлого людьми очень сильно различается, будучи часто смутным и пристрастным, и что поэтому история всегда более или менее выдумана историком и является в большей или меньшей степени современным истолкованием.
Важно правильно понимать природу «исследования» Геродота. Оно в основном не сводилось к погружению в пыльные архивы и чтение и перечитывание официальных документов. Греческий мир его времени и предшествующих поколений не был особенно сосредоточен на документах, не говоря уж об изощренности в архивном деле. Восточный мир, напротив, был именно таков, но Геродот явно не умел ни читать, ни говорить ни на каком другом языке, кроме своего родного греческого. В сборе информации с Востока он зависел либо от восточных информаторов, говоривших по-гречески, либо от греков, знавших один или более основных восточных языков — персидский, арамейский или вавилонский, например. Не вызывает сомнения, что он каким-то образом получил доступ к подлинным восточным документам, но как именно, невозможно сказать. Одна скептическая школа современной научной мысли, называемая ее противниками «Школой лжи Геродота», даже подвергает сомнению, что он действительно посетил те места на Востоке, которые, по его утверждению, он посещал — например, Египет или Вавилон. (Такой же скептицизм проявлялся в отношении Марко Поло — и столь же малообоснованно.) Но большинство ученых невозмутимо верят, что он действительно побывал, скажем, в Мемфисе в Египте или Вавилоне, хотя его рассказы об увиденном или суть того, о чем ему там рассказали, далеки от совершенной точности и реалистичности.
Что касается греческих информантов, у нас нет достаточных оснований сомневаться, что он много странствовал в поисках таковых, на запад вплоть до Северной Италии, на другом конце греческого мира от своего родного Галикарнаса в Карии (ныне Бодрум в Турции). Не вызывает сомнений также, что он расспрашивал их долго и въедливо. Он использовал сочетание того, что он называл theoriê (критический поиск) и historiê , а также gnômê (суждение) в оценке собранных им устных свидетельств. Однако его информанты иногда были не лучше, чем им следовало быть, а как грек, принадлежавший элите общества, Геродот в других городах общался по преимуществу с равными себе по положению, не все из коих обладали непременными обязательствами говорить ему правду, всю правду и ничего, кроме правды. Поэтому в смысле историчности результаты его поисков могли различаться весьма основательно.
Читать дальше