Юлия Кантор - Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг.

Неспособность Наркомпроса реально оценить складывающуюся обстановку (или опасения его руководства быть заподозренным в «пораженческих настроениях») сыграла не последнюю роль в недостаточной подготовленности московских музеев к работе в экстремальных условиях. На совещании в НКП РСФСР, состоявшемся 24 июня 1941 г., заместитель наркома Н. Ф. Гаврилов сказал: «Мы не думаем свертывать музеи» [152] Там же. Оп. 69. Д. 2677. Л. 92. . Начальный период эвакуации проходил, несмотря на спешность, с которой проводились работы, наиболее организованно, нежели последующие – благодаря самим музейщикам. В работе, посвященной истории Государственного Исторического музея, указывается, что уже с первых дней войны коллектив музея, озабоченный сохранностью фондов, провел необходимые подготовительные мероприятия: «Сотрудники хранительских отделов составляли списки предметов, подлежащих эвакуации; работники экспозиционных отделов изымали из экспозиции наиболее ценные памятники, подыскивали взамен менее ценные, заказывали всякого рода воспроизведения … Строительная мастерская по указаниям хранителей … изготовляла специальные ящики» [153] Закс А. Б. Указ. соч. С. 111. .

Не были в Москве заранее четко продуманы эвакуационные маршруты и транспортные средства, что явилось просчетом Наркомата просвещения: вряд ли только трудностями военного времени можно объяснить вывоз «Государственного хранилища № 1» водным путем на барже. Для того чтобы оценить степень риска, следует назвать, экспонаты каких музеев попали на эту баржу.

По данным Наркомата просвещения, в июле 1941 г. в составе «Госхранилища № 1» было вывезено 530 ящиков ценностей Государственного Исторического музея, 71 ящик – Государственного музея революции СССР, 25 ящиков – Государственного Литературного музея, 73 ящика – Государственного музея народов СССР, 10 ящиков – Государственного Политехнического музея [154] ГА РФ. Ф. А-2306. Оп. 75. Д. 91. Л. 1–2. , а также экспонаты Государственного биологического музея им. Тимирязева.

«Государственное хранилище № 1», согласно решению Совета по эвакуации при СНК СССР за № 5074 с. э. от 18 июля 1941 г., было отправлено из Москвы 27 июля 1941 г. Оно не сопровождалось военной охраной, хотя Наркомпрос РСФСР и приложил определенные усилия для того, чтобы ее обеспечить. Нарком просвещения В. П. Потемкин обращался в НКВД СССР с просьбой выделить специализированную вооруженную охрану, но получил отказ. На его письмо Нарком внутренних дел СССР наложил резолюцию: «Тов. Потемкин. Сами организуйте из своих работников надлежащую охрану. Отвлекать вооруженную силу НКВД считаю нецелесообразным» [155] Там же. Д. 73. Л. 20. . Спорить со всемогущим ведомством Потемкин, по понятным причинам, не решился.

Итак, музейные ценности были размещены на барже. В первую же ночь, еще под Москвой (у Андреевского шлюза) баржа с музейным имуществом попала под бомбежку, в темноте столкнулась со встречным судном и получила пробоину в стенке около носа. Сотрудникам, сопровождавшим бесценный груз (в основном женщинам и престарелым людям), приходилось самим при перегрузке и разгрузке ворочать ящики, весом по нескольку десятков килограммов [156] Зверева Н. П. Как ГИМ в условиях войны сохранял свои сокровища // Государственный Исторический музей в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. М., 1988. С. 24–38. . 18 августа баржа наконец прибыла к месту назначения в г. Хвалынск. Но вскоре и здесь стало небезопасно – начались бомбардировки. Необходимо было искать новое место для хранения музейных ценностей. Времени на размышления практически не было: Хвалынск не имел железной дороги, а по воде можно было выбраться до наступления морозов. Рассчитывать на помощь Наркомпроса РСФСР не приходилось.

Заведующая библиотекой Государственного Исторического музея Н. П. Зверева, сопровождавшая его ценности в Хвалынск, вспоминая те тяжкие годы, писала:

« Вопрос о том, куда ехать, обсуждался на общем собрании сотрудников. Решили перебазироваться в Кустанай, поскольку начальник эшелона Л. Д. Морозов был связан с этим районом еще со времен гражданской войны (1918–1920 гг.), когда он находился там в рядах Красной Армии… Однако хранилище наше не располагало средствами, достаточными для оплаты всех расходов. В связи с этим не могу не описать эпизод, характерный для наших настроений тех лет. На том же собрании А. Я. Брюсов предложил в случае необходимости продать наиболее ценные личные вещи сотрудников и сразу же указал на свое прекрасное кожаное пальто » [157] Там же. С. 28. .