Терёха ни к чему детей не приучал. Одежонку и Терёхе, и сынишкам добывала мать. Она просила у людей недоноски и приносила их домой. Антип рос неслухом, ничего не хотел делать, отцу не подчинялся, а когда подрос, стал ходить на игрища, научился играть песни, даже дишканить.
Самоучкой Антип научился читать и писать. Бывали случаи, когда двадцатилетнего Антипа люди приглашали помочь во время уборки, но Антип отказывался, ссылаясь на болезнь.
Для избрания председателя колхоза Окруч и Мишаткин собрали общее собрание колхозников. Собрание открыл Окруч. Он объявил повестку дня.
Первым выступил Гавриил Сеимов:
— Дорогие граждане, с избранием председателя нам шутить не стоит. Нам надо избрать будёновца из тех, кто создавал этот колхоз. Двое из них здесь — это Долгов Михаил Иванович и Горшков Иван Павлович. Оба они работают в лесхозе.
Надо вам, товарищ Окруч, поговорить с Долговым и Горшковым, а потом провести собрание, связаться с областными товарищами. Они помогут.
— Не будем два раза собираться, — ответил Окруч.
— Для обдумывания и перекура давайте сделаем перерыв, — предложил Гавриил.
Объявили перерыв. После перерыва в зал заседания почти никто не вернулся, а Окруч с бездельной молодёжью, которая осталась в зале, избрал председателем колхоза Антипа.
Голосовал по своей методе:
— Товарищи, кто против избрания Антипа Терентьевича председателем колхоза, прошу поднять руку. Раз, два, три… — девять. Всего «против» девять колхозников. Значит остальные «за». Таким образом председателем колхоза имени Будённого избран Антип Терентьевич Сухоруков. На этом собрание закрываю.
Идя домой, Окруч рассуждал: «Антип — это мой человек. За меня он пойдет в огонь и в воду. Работать он не умеет, это к лучшему. Он будет делать то, что ему велю, а указания он будет выполнять точно. Так я в каждом колхозе заменю всех умачей на молодых, это будут мои люди. Вовлеку и приму в партию. Это будет костяк актива партийной организации, Райкома, а года через два я обязательно пойду на повышение в Обком. Только планы надо выполнять на 120–150 %».
Утром следующего дня Гавриил и с ним ещё два бывших будёновца пришли в Райком к Окручу.
— Мы к Вам.
— Что-то вы раненько, — сказал Окруч.
— Дело есть, — ответил Гавриил.
— Ну, если дело, то заходите, — разрешил Окруч, пригласил присесть:
— Что за дело?
— Вы вчера с детьми избрали председателя колхоза.
— Ну и что? Кто тебе велел убегать с собрания. Таким образом вы издевались над Запруцким и Яковлевым. Их за то, что они вам подчинялись наказали вышестоящие органы. Вы хотите, чтобы и я плясал под вашу дудку? Шалите, голубчики. Вы должны плясать под мою дудку, как и все в районе. О вас, как об организаторе вчерашнего саботажа, я доложу в письменной форме в органы. Вам советую идти домой и сушить сухари, усмехаясь говорил Окруч.
— Вы не посмеете. Я — будёновец. Я израненный. Я завоевал вам власть!
— А кто такой будёновец? Что это за птица такая? Если вы будёновцы, то можете врываться в Райком и диктовать свои правила? Нет не можете. Вы своим поведением подтверждаете слова Ленина: «Казаки — это такое сословие, которое не подлежит перевоспитанию, а подлежит полному уничтожению». Вы сами захотели, чтобы Райком защищался от вас всеми имеющимися у него средствами. Партия никогда ни перед кем на коленях не стояла и стоять не будет. А вот кто на неё полезет, того она сама поставит на колени. А теперь: вон отсюда и до ареста не заходите в Райком. Выйдя из Райкома, Гавриил пошел к Михаилу Ивановичу и рассказал ему всё до слова. Почесал Михаил Иванович в затылке и сказал:
— Я обращаться к Будённому не буду, потому что он сам сейчас никто, он работник министерства сельского хозяйства. Инспектор по коню, заведующий конюшней. И к Сталину обращаться не буду.
Я не хочу попасть под статью «Враг народа». Или ты не видишь сколько в нашей стране развелось врагов народа, кажется больше, чем самого народа.
В марте 1937 года колхоз имени Будённого заключил договор с МТС на производство работ в колхозе. Осенью, когда подвели итоги уборки урожая, выяснилось, что урожай зерновых получен небывало низкий: озимая рожь и озимая пшеница дали всего по шестнадцать центнеров с гектара, ячмень — по четырнадцать, а яровая пшеница и просо — по шесть центнеров с гектара. А ведь хлеба стояли перед уборкой тучные, обещали высокие урожаи.
Потеряли при уборке. Комбайны плохие, а комбайнеры неопытные.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу