Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

И тот мужик на коргу нас привел после госпожина дни, про которую сказывала девка чухча промышленного человека Фомки Семенова. И на корге старой зверь труп лежит, а кочти отнюдь нет, которая и была, повырублена. И юрты зимние и лабазы стоят. И мы после госпожина дни в десятой день, дождався пособного ветра, пошли. И за голомя перебежав, пришла погода с моря великая и било нас трои сутки, что было корму, и то выбросали в море и живота своего отчаялись, начаялись себе смерти. И господь бог отвратил свой праведный гнев, тишина приправила назад и отошли в становье великою нужею, мало в россыпях валами не засыпало.

И стояли в становье двое сутки. И дал господь пособного ветра и в Анадырское устье, в реку бог перенес в седьмой день. А в Анадырский острог пришли до покрова пречистой богородицы за шесть дней».

К сожалению, «дежнёвоведы» умеют не видеть лишнего прямо-таки в упор. Например: «в ноябре 1661 г. Курбат Иванов, вернувшись в Анадырский острог с промысловой дежневской моржовой корги (современная Земля Гека)…» [Полевой, 1988, с. 157]. Но мыс Гека — в устье Анадыря. Как это Курбат сумел всё лето никуда не ходить, куда-то идя, а затем едва не погибнуть в бурном море? Прочтя это (а таких мест много), читатель, надеюсь, поймет, почему следует пользоваться только самими документами или, на худой конец, цельными из них цитатами (а Б. П. Полевой в самых важных местах переходил на пересказ). Подробнее призыв «изучать само явление, а не бытующие мнения о нем» изложен в книге 4–11 (как на с. 13, так и в статьях, связанных с Дежневым).

Тем более, нечего ожидать от таких историков описания подлинных жестоких деяний. Есть, однако, и иные. М. А. Кречмар, например, начал свою книгу так:

«Это — история без рыцарей. Даже просто без рыцарей, не то что „без страха и упрёка“. Это — история без тёмных и светлых сил. Оттенки каждой из сторон может додумать читатель. Значительная часть этой истории известна из письменных доносов её участников друг на друга, из пыточных дел и их грозных государевых окриков „Не сметь!“.. история о немирном освоении русскими Сибири и Дальнего Востока».

На мой взгляд, надо бы сказать иначе: о господстве тёмных сил. Впрочем, мысль Кречмара понятна. И мы можем завершить цитирование Курбата Иванова. Он писал:

«И промыслу у нас кости рыбья зубу не было ничего. Проходили лето на пустое место и служилые и промышленые люди обдолжали…».

Не следует думать, что у Курбата вовсе не было припасено моржового зуба — наоборот. Далее [РМ, с. 271] у него записано:

«А что было у меня костишка пудов полста, и яз все роздал им, промышленым людям, чтоб не розбрелись на иные сторонние реки».

И последнее: описание Курбатом Ивановым трехдневного шторма, едва не погубившего землепроходцев за их отчаянную попытку всего лишь пересечь «за голомя» горловину залива Креста в низкобортном коче, следует внимательно прочесть и запомнить всем, кто отважно утверждает, что Дежнев в еще более позднюю, нежели Курбат, осень проплыл в коче океаном полторы тысячи вёрст, даже не отметив этого.

В следующем (1662) году люди Курбата Иванова плавали к другой корге, и была она арктической. Это ясно из того, что там они встретили Ивана Рубца и получили от него шлюпку, а тот плыл туда от Лены лишь полтора месяца, заходя притом для торговли в устья рек (см. Очерк 5, пункт «Сказки новые»). Здесь ошибки быть не может, поэтому остается заключить следующее: с верховья Анадыря они в половодье прошли в верховье Чауна и спустились в Ледовитое море. Возможно, они желали проведать старую, разоренную Дежневым, коргу, в тщетной надежде, что морж появился там снова. Но вернее, что Курбат получил из Нижне-Колымска (через Малый Анюй) предписание встретить Рубца и забрать лодку с припасами, что его люди и исполнили.

Замечательно, что и самая первая полярница, безымянная участница ПСФ, тоже могла быть отсюда, из Усть-Оленька (см. с. 58). Считают, что основал его первопроходец казачий десятник Иван Ребров, приплыв сюда в 1633 году в одном коче из устья Лены. Если так, то супруги Дежневы прибыли в обустроенное зимовье на 35-й год его существования. Однако селение могло быть и старше: В. Ф. Старков мельком упомянул и более раннюю находку — костяную рукоять ножа, видимо из разряда «голландских изделий XVI–XVII вв.» [Старков, 2013, с. 296].

Список находок здесь намного беднее, чем для ПСФ, однако сходства примечательны: бисер и швейные иглы для обмена, единичные русские и голландские предметы, в том числе золоченые украшения, как мужские, так и женские, кованые ножницы, шахматные фигурки из кости, перстни-печатки. К сожалению, Старков не провел сравнения с предметами ПСФ (могли ли, и какие именно, исходить из одного и того же места или даже от общего мастера).