Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

7 км ровной тундры, уклон пути к речке Униенвеем (см. карту на с. 135) около 3°. Перевал на высоте ок. 60 м, с него видны «два моря», и с одного на другое можно перейти за день, как и гласят отписки первопроходцев

Если так, то получался перешеек между двумя морями, каковой и могли, видимо, в конце теплого лета переходить в один день, при этом с перевала, как написано, видели сразу два моря. Одно называли (как до нас дошло) Ленским или Колымским, что естественно, а другое Амурским [Бурыкин, с. 307]. Последнее странно: в тех текстах, где речь может идти об Арктике, ничего амурского быть не должно. Вернее, что произошла замена чего-то созвучного. Например, информатор мог иметь в виду единственную крупную реку восточной Чукотки Амгуэму (название недавнее), по-чукотски именуемую Омваам. По-видимому, в особо теплое лето пролив открывался, то есть перешеек обращался в мыс, но прямых сведений об этом нет. Есть лишь косвенные данные (его обычно рисовали мысом и именовали Носом, за ним располагали Заносье), но они могли относиться и к более ранним временам, до LIA.

Другой мыс-перешеек с рекой и удобным волоком виден у м. Дежнева (см. карту на с. 141). Наконец, на всех картах (а их много) исток Анадыря лежит так далеко на востоке, что искать волок на него с реки арктического бассейна никому в голову не придет. (Видимо, пути были профессиональной тайной.) Эти карты использовал и Миллер, строя свою версию. Время, «когда вещи дают сдачи», настало позже, с появлением подробных карт. Однако сказка не умерла, ибо оказалось, что русское общество нуждалось и нуждается в том, что науковед Бруно Латур назвал: «замещение истинного содержания объекта функциями общества» [Латур, 2003].

Новую коргу указала Курбату Иванову пленница-чукчанка, а не Дежнев, но по пути Курбат пользовался чьими-то «становьями» — то ли чукотскими, то ли дежневскими. А значит, там мог, в принцине, бывать и Дежнев.

Отписка Курбата более связна, чем Дежнева, и однозначно говорит о нахождении корги на беринговом (тихоокеанском) берегу. Дело в том, что в его знаменитой отписке [РМ, с. 268–271] значатся следующие сведения:

1) Курбат шел на коргу всё лето, кормясь грибами и ягодами — на арктическом берегу и ныне они едва поспевают к осени. 2) Туда он вел коч бечевой и греблей вдоль берега моря, обратно же плыл открытым морем («за голомя») — тут подходит залив Креста, а на арктическом берегу такого места нет. 3) По Чауну можно подняться в лодках только в дни половодья, о чем у Курбата нет речи. 4) Дежнев запасал рыбу «в шиверах» верховья реки, а Курбат Иванов «в губе». 5) Он начал обратный путь 24 августа ст. ст. и через месяц дошел до зимовья, плывя всё время в коче, что по Чауну было бы невозможно.

Достигнутая с огромным трудом корга оказалась пуста по причине природной — отмель размыло, пологий берег стал крутым («стал яр»). Привел туда русских пленный чукча. Он пришел выкупить жену, захваченную Курбатом, но сам попал под плеть (Курбат его «расспрашивал накрепко» — [РМ, с. 270]). Вернул ли за это себе жену и волю героический муж, не сказано.

Зато Курбат рассказал без всякого стыда, как жестоко обокрал юрты чукчей, ушедших на охоту, увел в рабство найденную там женщину, пытал ее мужа, а затем выбросил с перегруженного коча в море всё краденое и награбленное, сожалея лишь об утрате припасов. Поскольку богомольцы до сих пор приводят Курбата Иванова как образец христианина, то вот его рассказ [РМ, с. 270] в советской транскрипции, где мною расставлены, для удобства чтения, абзацы.

«И мы кормились земляною губою [грибами] да ягодишками черными. А погоды пособные бог не дает. И шли бечевою и греблею, мучили живот свой целое лето. И до госпожина дни [Успения Богородицы, 15 авг. ст. ст.] за пять дней в губе нашли чухочьих мужиков четыре юрты. А мужики с юрт ушли. И в юртах взяли гусиного корму, гусей тысячи с две.

Да того ж дни парусом бежали, и набежали юрты многие. И мужики скопились многие и поставили с нами бой. И мы въехали на берег и с юрт мужиков сбили и тут взяли оленья корму мяса пудов сто и больше. И стояли пять дней.

И призвали мужика чухочья на коч к бабе чухочье ж, потому что преж того взяли на юртах ясыря женку чухочью ж, а тому мужику жена. И тот мужик к жене пришел и [яз] про коргу роспрашивал накрепко. И чухча мужик в роспросе сказал: яз де вас доведу до корги, а кости де на корге заморные нет да и зверь де морж не ложится, а в прежние де годы была кость, и зверь ложился, а ныне де смыло водою кость, а зверь де не стал ложиться, что де нельзя потому, что стал яр.