Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Помнится, прошлый год в мае на севере Таймыра пережидали вдвоём с бароном Толлем пургу. Сутки пролежали в сырых мешках, да ещё голодные. За нуждой выйти — лезь в мокрую одежду, разгребай лаз из палатки в колючий вихрь, потом опять в сырой мешок — дрожать, пока согреешься, и ждать часа ежесуточного чая с остатками сахара и крошек от сухарей. Просушить на чайнике кисет табаку и носки, ибо на груди они толком не сохнут. Кусочек сала, один на двоих, припасён на дорогу, когда придётся вместе с собаками впрячься в нарту. (Тогда и собакам, сейчас погребённым в снегу, достанется по одной рыбине, последней.) Озябшие ноги то и дело сводила судорога, кончался керосин, но табак ещё был. Спасались от голода, балдея в табачном дыму.

О чём тогда с бароном говорили, пыхтя трубками? О скромности результатов, с такими усилиями достигаемых: лейтенант положил на карту несколько астрономических пунктов, барон отколол несколько образцов от торчавших из снега скал и описал их. Ни тому, ни другому понять общую картину не удалось.

И ещё говорили о еде, о пиршественной вакханалии, какую учинят на «Заре».

— Сперва выпьем по целой кружке молока.

— Затем кофе. С коньяком.

— Нет, сперва съедим по целой банке паштета.

— С горячим маслом.

— Потом уж кофе с бутербродами.

— С сыром.

— А потом позавтракаем. Свежей отбивной.

— И сладкий-сладкий чай.

Помнится, так и сделали. Поспали и снова за еду. Потом была жаркая баня. Впрочем, Толль как немец предпочитает ванну. И в следующую поездку взял тоже немца — Фридриха Зееберга. С ним этим летом и на Беннета ушёл.

Фридрих Звобврг в кают-компании «Зари»

А ведь здоровьем Фридрих Георгиевич куда слабее других. Из экскурсий еле живой приходил. Осенью, помнится, даже ногу стал волочить.

Полярники уходят с «Зари» в экскурсию.

Средний, в фуражке, наш герой

Взял бы, конечно, барон лейтенанта, да нельзя было: и так офицеров на вахту нехватало отчаянно. Вот поэтому лейтенант плывёт сейчас с ледяным пузырём на лбу в тёплой каюте по великой и спокойной Лене, плывёт вместо Фридриха. А тот, надо думать, бредёт сейчас, волоча ногу, средь обледенелых скал Беннета. Кому, как не ему, лейтенанту, сам Бог велит теперь спасать бедствующих?

Пристрастил барон офицеров работать на науку, собирать научный материал. Приучил: едва отколешь образец, сразу — молоток в портупею, на обломок этикетку, в блокнот запись. Ничего на память, ни с чем не медлить, как в вахтенном журнале.

Лейтенант, придирчивый к матросам, с собаками был и вовсе строг, а диких зверей и птиц поначалу видел лишь через прорезь своего винчестера. В поездке с Толлем он впервые полюбил эту лающую и скулящую братию и под конец даже сам просил начальника не убивать больных собак, а класть их на нарту — авось отлежатся. В толстых же усатых моржей прямо-таки влюбился и на мушку не брал уже никогда [154] Видимо, этот абзац (Вокруг света, 1991, № 1, с. 36) мне удался: его не раз цитировали, приписав, однако, зоологу А. А. Бялыницкому-Бируле (он не написал про РПЭ ничего, кроме сухого отчёта в «Известиях АН», и вообше не писал художественных текстов). .

Впрочем, на Беннете было бы не до любви. Пришлось бы есть и собак, и, если повезёт, моржей. Сейчас там полярная ночь, третья подряд зимовка. Даже на «Заре», где тёплая (+6 градусов Цельсия) каюта, вкусная еда, чистое бельё, лаборатория, интересные книги, друзья, — и то это было бы уже тяжело. Когда слушали в кают-компании фонограф, голос певицы щемил нутро аж до слез — сколько же можно жить без женщин? А те четверо — на холоду, на жиро-мясной диэте, с видом на цынгу.

Ждёт ли лейтенанта Соня? Три с лишним года назад они бродили белыми ночами по Петербургу, затем он отбыл в тропический рейс, но судьба снова свела их — его вызвали телеграммой в рейс полярный. Тогда-то они и порешили быть вместе. Он был молод и строен, в чёрном с золотом мундире, при кортике, с аккуратной бородкой. Кто бы мог подумать, что она вырастет в этот боярский веник? (В Якутске надо её сбрить.) Что он приедет с распухшими от ревматизма суставами и гнилыми от цынги зубами?

Соня честно ждёт и пишет ему, но выдержит ли она, если лейтенант уйдёт опять на год? На Беннета? Без особой надежды вернуться живым?