Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

На обычных картах, какими торгуют в магазинах, остров Беннета похож на дохлого жучка, спинкой выгнутого к Полюсу. Свою головку (мыс Эмма) жучок обратил на юго-запад, к Котельному, а сжатые под брюшком лапки (полуостров Чернышёва) — к Чукотке. Больше ничего не видать. Не углядеть и мыса Преображенского.

Мыс этот — гранитный откос полукругом, поверху его базальт плоской россыпью (в мезозойскую эру тут текла лава) с островками гранита. На таком вот островке средь обломков застывшего древнего огня мне и видится бронзовый памятник.

Ветровая рубаха, в сапоги заправлены брезентовые штаны, в руке планшет с картой, на поясе висит молоток геолога, за спиной винтовка винчестер. И только сдвинутая на затылок мятая фуражка выдаёт русского морского офицера.

Не идущий ветру навстречу, не с показным мужеством на лице — видится мне будущий бронзовый лейтенант грустным. Худой и невысокий, не под стать могучим поморам, он, чуть склонив отягчённую носом-утюгом голову, смотрит исподлобья на юг, в ледовое море, навсегда поглотившее учителя.

И верится, что памятник поставят. Стоит же памятный столб Челюскину на мысе его имени, в самой северной точке материка Евразия. Мало кто его видит, но он есть, и можно посмотреть фотографию. Пусть и тут будут видеть его редко, зато все будут знать, что он есть, что подлинное, неброское, величие духа не забыто.

Снять Толля и его спутников с Беннета должна была «Заря», но льды оказались куда злее прошлогодних — даже увидать остров с судна не удалось. 7 сентября 1902 года, дожигая последний уголь, искалеченная льдами «Заря» еле доползла до бухты Тикси, что рядом с устьем Лены, на самом востоке её обширной дельты. Ныне здесь город с портом и аэропортом, а в те годы жила одна лишь норвежская семья.

Дай Бог, перезимует Толль на Беннете. Если, конечно, успел запастись дичью.

А у Беннета колыхалась среди льдин открытая чёрная вода, и люди приходили к мысу Эмма смотреть, ожидая помощи, на злое чудо природы — Великую Сибирскую полынью. Поразительно: она никогда толком не замерзает среди моря, никогда толком не тающего. Смотрели в раскрытую свою могилу.

Уговор был — ждать «Зарю» до 3 сентября, однако Толль провёл у мыса Эмма ещё десять дней. Спутник Толля Фридрих Зееберг, 30-летний астроном, много раз шарил биноклем по южному горизонту, но тщетно.

Дольше ждать не имело смысла, надо было работать — продолжать обследовать остров. Как он выглядел в те дни, мы примерно знаем со слов полярника, попавшего туда в точно такое же холодное лето:

«5 сентября исчезли моевки, плавунчики, 13-ого бургомистры. Последней птицей, покинувшей остров, была одинокая пуночка. 15 сентября рано утром она прилетела к палаткам, кормилась здесь, собирала крошки, а в середине дня её уже видели над прибрежными льдами летящей к югу. В это же время перестали показываться в разводьях моржи. Куда-то к кромке льда откочевали медведи, а вслед за ними в поисках поживы и песцы. Остров опустел. Зима безраздельно вступила в свои права» [153] С. М. Успенский. На пределе жизни. Экспедиция на остров Беннета. М., 1959, с. 119. .

Но советские полярники ждали самолёта, а для Толля и Зееберга начинался вынужденный рабочий сезон.

Тем временем в Тикси к «Заре» подошел, как было давно договорено и оплачено, старый пароход «Лена», пришедший ещё 25 лет назад по морю, с Норденшельдом — единственный на Лене морской пароход. Принадлежал он теперь купчихе Громовой. Перегрузив с борта на борт имущество экспедиции, полярники перешли на «Лену» и печальные отбыли на юг. Без Толля.

В селе Булун, в низовьях Лены (теперь того села нет, а тогда был центр улуса), пошли в баню, щелявую казённую баню, где тянуло сквозняком. Здоровенные бородачи лишь матюгнулись — то ли дело на «Заре» баня! — а вот носатый лейтенант простудился и слёг с тяжёлой ангиной. Его спутники, два года видавшие зелень только робкую, только под сапогами и только коротким летом, целыми днями с восторгом глядели с палубы на изобилие жизни: на плывущие мимо них сопки — огненные в полнеба ковры лиственничной тайги с тёмнозелёными вкрапинами благородных кедров. А лейтенант, никогда Сибири не видавший, лежал в каюте.

Надо же было так глупо простудиться! Вроде бы ко всему за эти годы привык — ив пургу, за канат держась, ходить с «Зари» в ледяную лабораторию; и спать на морозе, положив себе в спальник промёрзшие сапоги; и мчать в санях, захлёбываясь мокрым снегом; и в обжигающе холодную воду падать — безо всякой притом простуды.