Ирина Полякова - Мифы о прошлом в современной медиасреде. Практики конструирования, механизмы воздействия, перспективы использования

Сам факт трансляции мифосимволики в политической сфере, с одной стороны, делает миф более конкретным и практичным, позволяя ему непосредственно участвовать в формировании и воспроизводстве социальной реальности, с другой же стороны, оставляет простор для дальнейших интерпретаций истории, открывая возможности для расстановки новых — от позитивных до негативных — акцентов при оценке социально — политических событий. Последнее обстоятельство в настоящее время выводит на первый план масс-медиа с их способностью проинтерпретировать мифосимволику в нужном ключе. Дело в том, что современные масс-медиа всегда готовы вдохнуть новую жизнь в, казалось бы, уже сложившиеся и устоявшие мифы и символы, а политическая сфера выступает здесь в качестве дополнительного катализатора неоднозначных процессов. При этом в медиасреде распространены отсылки к тем или иным историческим фактам и событиям, что, соответственно, вовлекает и историю в процесс создания мифов и символов. Однако, на наш взгляд, исторические и политические мифы и символы несут в себе помимо всего прочего, достаточно большой отрицательный заряд. Так, в результате мифотворческой деятельности историков и политиков могут происходить такие мифологизационные процессы как сакрализация политических лидеров, политических партий, ремифологизация исторической памяти. Такое развитие событий может приводить к формированию устойчивых представлений о политических, исторических событиях, а зачастую — к демонтажу исторической памяти, ценностей, политических предпочтений; при этом существует опасность потери нравственных ориентиров. Не случайно К. Боттичи, рассматривая политические мифы, обращала внимание на то, что последние, в отличие от религиозных мифов, не дают конкретных ответов и не стремятся к элиминации случайностей, а, наоборот, обусловлены историей, которая питает работу политического мифа [231] Bottici C. A Philosophy of Political Myth. — Cambridge: Cambridge University Press, 2011. P. 199–200. . Получается, что политические мифы и инспирированная ими мифосимволика могут быть наполнены разнообразными идеями и генерировать даже самые неожиданные социально — политические явления и процессы.

Как уже отмечалось, степень распространения или популярность мифа, зависит не только от политической сферы, хотя эта сфера и является определяющей. Важно, чтобы миф охватывал и такие «поля» как история (история происхождения), масс-медиа и художественное творчество.

Роль важного символического ресурса, позволившего на заре становления советской государственности транслируемым коммунистическим режимом мифологемам получать дополнительное признание и успех, выполнял в течение определенного отрезка времени художественный авангард. Дело в том, что в начале XX века произошло подлинное рождение авангарда и оформление социальной мифологии, что открыло дополнительные возможности для мобилизации символического и активного вторжения символа в социальную сферу. Под мобилизацией символического здесь мы понимаем ситуации аккумулирования и концентрации в символе основных интерсубъективных ценностей, соглашаясь в основном со следующим мнением П. Бурдье: «В работе мобилизации, точнее единения и универсализации и зарождается множество представлений, которые складываются у групп относительно их самих и их единства и которые затем конденсируются ими в целях борьбы в „форс — идеи“ или символы объединения…» [232] Бурдье П. Мертвый хватает живого; пер с фр. / Социология социального пространства. — М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2005. С. 147. .

История рождения и развития авангарда значительно обогатила «работу мифа». Бурное развитие как искусства, так и политических процессов в 1910–1930 — е гг. показало, что социальный миф в ситуации транзита способен ярко проявлять также такую присущую ему функцию, которые мы обобщенно можем назвать суггестивной, имея в виду, прежде всего, способность мифа в концентрированном виде содержать в себе все многообразие современных общественных проявлений.

В начале XX века социальный миф начинает функционировать открыто (появляется эксплицитная социальная мифология), что подтверждается существованием тоталитарных политических режимах. Более того, авангардистские проекты вообще «…предвосхитили тоталитарные версии „светских религий“ XX в.; при этом вирулентная мифопоэтика современного искусства проявляла себя не только в теоретизировании на социальные темы, но и в самом художественном творчестве, „вплетенном“ в систему политических и философских категорий» [233] Рыков А. В. Политика авангарда. — М.: Новое литературное обозрение, 2019. С. 146. . Тогда же — в начале XX в. — в полную силу стали заявлять о себе мифотворческие процессы, что, в том числе, было связано с подъемом национального самосознания, поисками народами собственной государственности, стремлением государств занять достойное место на политической арене. Кроме того, социальный миф в начале XX в. стал объектом самого пристального внимания: в центре внимания целого ряда исследователей (Ж. Сорель, Г. Лебон, В. Парето и др.) оказались властные отношения, в которых акцент делался на объекте власти и изучались общественное сознание, психология социального поведения.