Моника Блэк - Земля, одержимая демонами. Ведьмы, целители и призраки прошлого в послевоенной Германии

Эти диагнозы, безусловно, выдавали предубеждения, связанные с классовым неравенством и социальным положением. Однако более важно то, что они не придавали совершенно никакого значения — не говоря уже о поиске какого-то смысла — откровениям Эберлинга, что политическое и социальное сопротивление может быть частью местных трений, в которых он участвовал [667] LSH, Abt. 352, Itzehoe, Nr. 418, Gutachte, March 21, 1955, p. 80. . Врачи ни разу не задумались о том, что его карьерный рост мог быть ограничен бывшими нацистами, врагами его самого и его отца, то есть социал-демократов. Они ни разу не спросили, была ли эта вражда связана с арестом в 1936 г. за то, что он занимался целительством. С учетом осторожного отношения к теме Третьего рейха в 1950-е гг., избегание этой линии расспросов в каком-то смысле неудивительно, да и психиатрия обычно претендует на звание универсальной науки. Однако этот эпизод вписывается и в более крупный послевоенный паттерн: замалчивание определенных уродливых фактов ради более широких, менее травматичных обобщений.

Так случилось, что один из докторов, обследовавших Эберлинга, доктор Штёрринг, незадолго до этого издал книгу. В ней он рассмотрел случай шизофреника Пауля Д. В середине 1930-х гг. у Пауля Д. стали появляться идеи, навлекшие на него неприятности. Его преследует СА, заявил он, и Гитлер, которого он идентифицировал как «дьявола» и «врага». Гитлер, по его мнению, ополчился на него. Многие слышали, как Пауль Д. кричит «Умри, Гитлер!» у себя дома и рядом с ним. В 1936 г. государство стерилизовало Пауля Д., а через три года ему был поставлен диагноз dementia paranoides — параноидная деменция [668] G. E. Störring, Besinnung und Bewusstsein: Persönlichkeitsaufbau und Persönlichkeitszerfall aus psychologisch- p ädagogischer, soziologischer und psychiatrischer Sicht ( Stuttgart: Georg Thieme Vlg., 1953), 91–94. .

По мнению Штёрринга (что и было истинной причиной рассмотрения этого случая в его книге), пока кто-то строго ограничивал разговоры с Паулем Д. «исключительно фактами и предлагал темы для обсуждения с неукоснительными инструкциями ее придерживаться», его «шизофренические бредовые идеи… были практически незаметны». Например, если Паулю предоставлялась возможность говорить о банальностях вроде времен года или видов транспорта, Пауль о них и рассуждал. Если его просили составить предложение из группы слов (кошка, мышь, погреб) — как Штёрринг и Фёлькель предлагали Эберлингу, — Пауль составлял: «Кошка побежала в погреб следом за мышью». Штёррингу понравился случай Пауля Д., поскольку помог ему разработать теорию мышления больных шизофренией. Он был уверен, что сознание Пауля проявляло «дефекты», лишь когда его просили «высказать личную позицию» по какой-то теме. Вопросы о голых фактах в его сфере знания не «подрывали» ход мыслей Пауля [669] Störring, Besinnung , 97, 99, 100. .

Несмотря на возможную ценность аргумента Штёрринга для изучения шизофрении, сегодня кажется поразительной постановка диагноза «паранойя» мужчине, принудительно стерилизованному при Третьем рейхе. Даже если этому человеку, строго говоря, мерещилось, что Гитлер его преследует, он был стерилизован под давлением, которому, скорее всего, не мог противостоять, в условиях власти, которую представлял и воплощал Гитлер. Иными словами, важен контекст. Психиатрические диагнозы ставятся в определенном времени и пространстве; на них влияют меняющиеся культурные и политические условия, представления о собственном «я», меняющиеся социальные нормы, то, что мы считаем естественным или реальным. Поведение имеет социальные смыслы, и эти смыслы меняются. Сам Штёрринг, похоже, допускал нечто подобное. Я убежден, писал он, что многие случаи «недопонимания по поводу… экзистенциальных вопросов» возникают, если люди не уделяют достаточного внимания сложным различиям «социальных, социально-этических, религиозных и эстетических ценностей» [670] Störring, Besinnung , 102. .

Хотя врачи, обследовавшие Эберлинга, избегали комментировать более конкретные, исторически обусловленные аспекты его биографии, они также были убеждены в полнейшей искренности «ведьмогонителя». Как и Грёнинг, он говорил, что может исцелять только с Божьей помощью и иногда воспринимает свои способности целителя как бремя. Тем не менее, утверждал Эберлинг, «Бог всегда помогал через меня». Он верил «фанатично в мир суеверий, в котором обитает», писали его врачи, в мир, где зло процветает с серьезными последствиями для жизней людей. Он также верил, что священный долг тех, кто осознал присутствие зла, — искоренять его. Некий профессор из Института судебной медицины спросил Эберлинга, что он думает о человеке, забившем до смерти соседа, которого считал колдуном, оказывающим влияние на его мать. Эберлинг ответил, что наказывать этого человека было бы несправедливо. «Он отстаивал это убеждение», даже когда Х., профессор того же института, попытался поколебать его, «категорически заметив: „Это же самое настоящее убийство!“» [671] LSH, Abt. 352, Itzehoe, Nr. 418, Gutachte, March 21, 1955, p. 66. .