Борис Фонкич - О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века. Критические заметки

К этому соображению Л. А. Тимошиной примыкает ее поправка относительно нашего замечания о внешнем виде челобитной Феофана, написанной «на длинном узком листе бумаги, какие обычно использовались в русском делопроизводстве XVII в.» (Школы. С. 19): «Столбцовый лист приказного… делопроизводства был гораздо уже, от 14–14,5 до 16,0—16,5 см, чаще всего – 15–16 см, а не 23 см, и не столь длинный (60 см)» (Рец. С. 606). Важное, конечно, уточнение. Но не надо упускать из виду того, что перед нами – не русский подьячий, а греческий митрополит, который лишь подражает нашим приказным правилам, не более того. Обычно ведь греческие иерархи не писали в Россию на листах такого формата, их обращения к царю или патриарху имели вид грамоты, большого широкого листа. Здесь же Феофан, как можно предполагать, изложил свою просьбу к Михаилу Федоровичу на листе, похожем по своей форме на русские челобитные. Эта особенность документа Феофана в какой-то мере указывает на место его возникновения, хотя, разумеется, не может служить решающим аргументом в пользу его московской локализации.

Чтобы завершить рассмотрение технических деталей нашего издания челобитной, обратим внимание на замечание Л. А. Тимошиной относительно приводимых нами размеров документа – 600 х 230. Поскольку это замечание находится внутри большого фрагмента текста рецензии, где противопоставляются наши неточности и недосмотры удачным и верным приемам другого издателя данного письма Феофана – В. Г. Ченцовой, мы можем легко понять, что указываемые последней размеры документа, 225 х 598, являются более точными (Рец. С. 600]. Разница вроде бы невелика, а все же! Данный пассаж рецензии свидетельствует, как это ни удивительно, о незначительном опыте кодикологической работы Л. А. Тимошиной с документами (не чтения документов, а изучения материальной стороны документальных источников]. В противном случае, ей было бы хорошо известно, что при обмере документов (не говоря уж про измерение листов рукописных книг] такого рода незначительные расхождения – обычное дело, ибо результат такой работы зависит как от инструмента (линейка, рулетка], так и от места его приложения к измеряемому листу. Нужно было бы скорее удивляться совпадению показаний, чем их разнице.

Наконец, еще один штрих, характерный для нашего рецензента. Встретив у нас на с. 19 фразу о нескольких приездах Феофана в русскую столицу, Л. А. Тимошина недоумевает: «Не очень понятно, о каких “неоднократных" посещениях Москвы… идет речь…» (Рец. С. 608]. Между тем, на с. 18 мы пишем о том, что будущий палеопатрасский митрополит до 1645 г. уже дважды побывал в Москве, и отсылаем за подробностями к примеч. 61, где указаны шифры соответствующих документов. Прямо скажем, на редкость «внимательное» отношение к рецензируемому труду.

Перейдем теперь к рассмотрению Л. А. Тимошиной более важных вопросов. Здесь ее жизнь значительно облегчается появившимися за несколько лет до нашей книги двумя статьями В. Г. Ченцовой, посвященными той же челобитной митрополита Феофана: в противном случае, откуда бы рецензент, будучи совершенно «посторонним» по отношению к работе с такими документами, к исследованию возникающих в связи с этим вопросов, стал бы – ни с того ни с сего – заниматься локализацией, местом создания челобитной, временем ее написания, даже почерком ее текста? А так у Л. А. Тимошиной появилось широкое поле для ее критической деятельности, для сравнения нашей и В. Г. Ченцовой позиций при решении отдельных трудностей, для целого ряда упреков в наш адрес (Рец. С. 599–609). И в самом деле, не будь В. Г. Ченцовой, как бы Л. А. Тимошина пришла к заключению о том, что вопрос о месте написания челобитной является «спорным» (Рец. С. 605)? Ведь в самом документе место его создания не указано, а судя по его содержанию, по всем деталям его истории получается, что челобитная была написана митрополитом Феофаном в Москве. Откуда у Л. А. Тимошиной появилась бы фантазия относительно «бросающихся в глаза особенностей “предыстории" документа» (Рец. С. 606)? Разве самой ей пришло бы в голову, да и достало бы возможностей заниматься деталями взаимоотношений греков, группировавшихся вокруг вселенского престола? Как бы самостоятельно истолковала Л. А. Тимошина временной, почти в два с половиной месяца, разрыв между приездом Феофана в Москву и подачей им в Посольский приказ своей челобитной?

Перед нами – в высшей степени интересное явление: не имея никакой подготовки, никаких знаний для того, чтобы разобраться в исследованиях В. Г. Ченцовой, рецензент тем не менее отзывается о них с исключительным одобрением, соглашается с методикой ее работы, признает результаты; с другой стороны, находясь полностью вне эллинистики и не имея возможности вникнуть в наши работы, Л. А. Тимошина отвергает их результаты и считает для себя возможным быть строгим критиком.