Борис Фонкич - О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века. Критические заметки

Л. А. Тимошина, вероятно, впервые занявшись историей просвещения XVII в., не имеет представления о том, что обычно, за исключением особых условий, школа низшего, а иногда и среднего уровня, по крайней мере, на первых порах своего существования находилась непосредственно там, где жил учитель (или учителя). Поэтому школа протосингела Иосифа в Москве, будучи сначала, несомненно, совсем небольших размеров, и не могла помещаться ни в каком ином месте, кроме жилища дидаскала. Мы не знаем, каких размеров была данная ему келья Иоанникия Грека; не исключено, что Иосиф, желая открыть обучение греческому языку, потому и просил сразу именно это помещение, так как оно подходило для его службы. Что же касается наименования «учительный двор», то о нем мы впервые, как это отмечено выше, узнаем как раз из челобитной Иосифа: келья Иоанникия Грека в Чудове монастыре могла быть настолько просторной (а, быть может, и стояла отдельно на монастырском дворе, как это будет через 50 с лишним лет в случае с Тимофеем, основателем Типографской школы, после оставления им этого училища), что была охарактеризована будущим организатором школы и, по-видимому, единственным ее преподавателем именно так, как это и зафиксировала жалованная грамота.

Таким образом, созданная одним лишь воображением Л. А. Тимошиной картина уже существующей на учительном дворе начальной русской школы с довольно определенной программой в первой трети XVII в. является фантазией, призванной заменить наше основанное на источниках предположение об основании протосингелом Иосифом начальной греко-славянской школы в келье Иоанникия Грека в Чудовом монастыре.

Завершая рассмотрение той части рецензии, которая посвящена первому параграфу I главы нашей книги, мы не можем не отметить несколько мест этого большого текста, характерных для стиля критики Л. А. Тимошиной.

а] Пытаясь дискредитировать идею основания Иосифом греко-славянской школы в Москве в 1632 г., Л. А. Тимошина ссылается на статью А. В. Лаврентьева 1995 г. (Рец. С. 591–592), где автор высказывает мысль о возможном влиянии на московское правительство в вопросе об организации именно греческого училища Арсения Елассонского, греческого иерарха, прожившего в России многие годы [Лаврентьев А. В. Московские грамматические училища XVII в. // Из истории России XVII – начала XX в. Исследования и материалы (Труды ГИМ. Вып. 90). М., 1995. С. 11). Это предположение А. В. Лаврентьева представляется Л. А. Тимошиной «гораздо интереснее», чем предложение самого Иосифа обучать московских детей греческому языку, поскольку «авторитет, образованность и опыт учительствования» Арсения (хотя и скончавшегося уже в 1626 г.) были несопоставимы с соответствующей характеристикой Иосифа. Позволяя себе такого рода замечание, рецензент, по-видимому, хочет продемонстрировать своим читателям степень владения ею материалом, знание даже столь тонких вопросов истории греческо-русских отношений и истории просвещения первой трети XVII в. В связи с этим нужно, однако, сказать следующее. К сожалению, данная статья А. В. Лаврентьева, одного из интереснейших и самых эрудированных историков нашего времени, содержит огромное количество ошибок, ибо она – на сей раз – представляет собой не самостоятельное исследование темы на базе источников, а синтез мнений русской историографии XIX–XX вв., со всеми ее неточностями и недоказанными положениями, плохим знанием или полным незнанием многих фактов истории русского просвещения XVII столетия. Страдает недостатками и та часть статьи, где речь идет об Арсении и Иосифе.

Если бы Л. А. Тимошина потрудилась самостоятельно изучить хотя бы работу А. А. Дмитриевского об Арсении Елассонском 1899 г., она смогла бы, вероятно, понять, что говорить о влиянии греческого иерарха на русскую идеологию, о передаче им в Москве после Смутного времени какого-либо опыта своего преподавания греческого языка во Львове 1586–1588 гг. едва ли возможно: для этого не существует, насколько мы знаем, никаких материалов. Чтобы поддерживать или отвергать какое бы то ни было мнение, нужно специально изучать целые пласты истории, а не имитировать компетентность в том или ином вопросе, повторяя чужие точки зрения.

б] В своей книге, говоря о реакции Кирилла Лукариса на известие о том, что Иосиф остался в Москве, мы приводим по-гречески и в переводе Посольского приказа ту часть грамоты константинопольского патриарха Филарету Никитичу, где говорится о посылке Лукарисом протосингелу греческих книг (Школы. С. 15–16). В данном случае нас интересовала только эта часть обширного послания, и мы ограничились лишь несколькими его строками, тем более, что в русском переводе полный текст можно найти у Η. Ф. Каптерева [Каптерев Η. Ф. Характер отношений России к Православному Востоку в XVI и XVII столетиях. Сергиев Посад, 1914. С. 517–526). Л. А. Тимошина пишет по этому поводу следующее: «В монографии Б. Л. Фонкича при цитировании грамоты по не совсем понятной причине в греческом оригинале и в русском переводе опущен очень важный фрагмент об учителе Кириаке…» (Рец. С. 583). Речь идет о том, что в грамоте Лукариса, после слов о протосингеле Иосифе, патриарх говорит: «А я ныне хотел было прислати к вам, великим государем, учителя Кирьяка от святыя Афонския горы, и тот Кирьяк ехати не возмог, потому что он стар и безсилен» (Каптерев Η. Ф. Характер отношений… С. 522), – а мы, по мнению рецензента, как раз не учли и никак не отметили этот «очень важный фрагмент».