Борис Фонкич - О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века. Критические заметки

Возникает вопрос: почему Л. А. Тимошина так настаивает лишь на двух приездах Иосифа в Россию, почему, досконально зная делопроизводство Посольского приказа XVII в., она анализирует «дело» № 2 не «естественным», а странным образом, пренебрегая ясным смыслом сохранившихся документов и придавая исключительное значение не дошедшей до нас, но реконструируемой самой исследовательницей челобитной протосингела? Думаем, что дело здесь не столько в гипертрофированном формализме при изучении документов, позволяющем ей, при, казалось бы, твердых представлениях относительно техники их анализа, «перегибать палку» и делать ошибки, сколько в той позиции, которую позволяет себе отстаивать этот историк. Несколько позже, подводя итог критике Л. А. Тимошиной первого параграфа I главы нашей книги, мы остановимся на этом отдельно.

Прежде, чем мы закончим разбор этой части рецензии, необходимо обратиться к рассмотрению еще одного важного вопроса. В жалованной грамоте царя и патриарха протосингелу Иосифу было указано, что он должен «…учити на учительном дворе (курсив наш. – Б. Ф.) малых робят греческого языка и грамоте» (Рец. С. 695–697). Выделенные нами слова немедленно приводят Л. А. Тимошину к заключению, что в Москве еще до Иосифа существовал учительный двор, созданный заботами Михаила Федоровича и Филарета Никитича, во всяком случае, к началу сентября 1632 г., т. е. до обращения Иосифа со своей челобитной, и на этом дворе находилось учебное заведение начального образования, где «предусматривалось преподавание нескольких, скорее всего, простейших, дисциплин – чтение и письмо по-русски, возможно, начала арифметики», а также, поскольку здесь появился теперь и преподаватель греческого языка, то это «заставляет задуматься о возможности обучения детей и второму иностранному языку – латинскому» (Рец. С. 595–597). В русской столице, таким образом, уже существовала начальная школа с определенной, все расширяющейся программой.

Нельзя не восхититься одному качеству нашего рецензента: когда речь идет о работе других исследователей, то у них все должно быть строго доказано, снабжено в необходимом количестве ясно выраженными определениями источников, классификация документов должна непременно соответствовать понятиям археографии нашего времени; если же дело касается анализа и выводов самой Л. А. Тимошиной, то здесь эта строгость, четкость и доказательность совсем не обязательны, можно отдавать предпочтение любому положению, выдвигать гипотезы, никаким образом не основанные на источниках, пренебрегать даже вполне ясными указаниями текстов – лишь бы это все служило созданию собственной, будто бы опирающейся на прочный фундамент источников, точки зрения. Выше мы уже продемонстрировали эти наши наблюдения на примере отношения рецензента к «делу» № 2. Теперь имеем возможность пополнить свои впечатления, разбирая ситуацию с «учительным двором» в Москве в первой трети XVII в.

Необходимо принять во внимание, что слова «учительный двор» применительно к культурной жизни Москвы указанного времени впервые появляются именно в связи с жалованной грамотой протосингелу Иосифу: до сентября 1632 г. мы не имеем описания какого бы то ни было учебного заведения в столице России, которое определялось бы таким (или подобным) образом, не имеем указания источников на действия русского правительства в этом направлении. Почему же жалованная грамота и в первом, и во втором черновом варианте употребляет это понятие в связи с будущей преподавательской деятельностью Иосифа? На этот, казалось бы, трудный вопрос могла бы ответить сама Л. А. Тимошина, которая убедительно показала, что, «благодаря четкому механизму русского приказного делопроизводства», жалованная грамота царя и патриарха Иосифу представляла собой «ответ» на все пункты тех просьб, которые содержались в челобитной протосингела (Рец. С. 567–568), а в этом начальном в «деле» документе как раз находятся принадлежащие Иосифу слова: «И служить духовным делом, греческие книги на славенской язык переводить и малых робят на учительном дворе учить языку и грамоте греческой» (Рец. С. 695). Если не «подгонять под ответ», а спокойно анализировать предлагаемый нам текст, то нужно, скорее, сделать вывод, что это именно протосингел Иосиф впервые назвал «учительным двором» то место, где он будет преподавать греческий язык и грамматику. При этом он имел в виду, скорее всего, не какой-то уже существовавший «двор», а ту келью, которую просил у властей для своего проживания, т. е. каменную келью Иоанникия Грека, одного из самых привилегированных греков Москвы первой трети XVII в. (см.: Фонкич Б. Я. Иоанникий Грек…). Л. А. Тимошина прямо-таки восстает против нашей идентификации учительного двора с кельей Иоанникия Грека – протосингела Иосифа. «Остается непонятным, каким образом “келья”, вряд ли занимающая большое пространство, могла превратиться в “двор", и из каких слов жалованной грамоты такое превращение следует» (Рец. С. 596); «…келья, пожалованная Иосифу в Чудовом монастыре, была местом его жительства и никоим образом (выделено нами. – Б. Ф.) не представляла собой “учебного класса”, а уж тем более целого “двора"» (Рец. С. 597).