Борис Фонкич - О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века. Критические заметки

Все было бы, наверное, возможно, если бы не пара соображений: одно – из области филологии и палеографии, другое – архивного дела.

В тексте обеих грамот употребляется не термин ιστόρηση, но – ιστορία; даже тогда, когда употреблено ιστορίζετο, то при этом находится пояснение: ιστορίζετο ή ιερά αϋτη είκών. Что же касается термина ιστορία, то наиболее серьезные словари на первых местах дают его значение – διήγηση, έξιστόρηση, затем ιστορική συνέχεια, παράδοση и лишь на последнем месте — ζωγραφιά, εικόνα [60]. Если бы ивириты середины XVII в. были утонченными знатоками языка, демонстрировавшими в своих текстах стремление даже в простых ситуациях к использованию наименее употребимых, редких форм, мы имели бы основания в данном случае предположить предпочтение ими ιστορία для обозначения не διήγηση, а εικόνα; однако едва ли это приходится думать о людях, допускающих и в надписях на иконах, и в надписаниях рукописных текстов (ГИМ. № 404. Л. 2: οίκόνος = είκόνος) ошибки итацизма. В данном же случае все особенно ясно: власти Ивирского монастыря, помимо копии чудотворной иконы Богоматери Вратарницы, решили изготовить для Москвы список «Повести» об этом образе, где излагалась бы история и чудеса иконы на фоне истории самого монастыря, который и обращался к России за материальной помощью. Текст этого небольшого кодекса (рукопись состоит из 39 листов размером 200 χ 147 мм) был написан хорошим писцом, владевшим «ксиропотамским стилем» книжного письма, и украшен большой красочной заставкой и инициалом, а также многочисленными золотыми с киноварью точками по всему пространству текста и золотым с киноварью ΑΜΗΝ в конце. Основной водяной знак бумаги лучше всего «ложится» в 40-е гг. XVII в. [61]Судя по тому что рукопись появилась в Москве независимо от афонской экспедиции Арсения Суханова (имени «Арсений» в полностью сохранившемся манускрипте нет), она была, вероятнее всего, доставлена в Россию вместе с копией Портаитиссы в 1648 г. и, по-видимому, вскоре после этого взята на Печатный двор, где находилась среди книг справщика Никифора Симеонова.

Другое соображение против гипотезы о привозе из Ивира еще одной иконы Богоматери основывается на том, что в «деле» о приезде в Москву ивирского иеромонаха Корнилия с иконой для Никона, сформированном в Посольском приказе в 1648 г. (РГАДА. Ф. 52. On. 1. 1649 г. № 2), ни разу не упоминается никакая другая икона, кроме копии Портаитиссы; что же касается выражения «другая история», «другое описание», «повествование», то у переводчиков греческих грамот внешнеполитического ведомства России не возникло никаких сомнений в том, что речь здесь идет о тексте, а не об иконе: как известно, в Посольском приказе обычно предъявлялись все привезенные для царя и других русских вельмож вещи и послания [62].

Как видим, поддерживать филологические «экзерсисы» В. Г. Ченцовой и разделять ее точку зрения о привозе в Москву в 1648 г. из Ивирского монастыря двух икон Богоматери Вратарницы едва ли имеются основания.

Итак, мы рассмотрели три из пяти аргументов В. Г. Ченцовой, на основании которых появляется совершенно новое представление об истории создания для Москвы в 1648 г. копии иконы Иверской Богоматери и ее привозе в Россию. Эти три положения – важнейшие в работе В. Г. Ченцовой, поскольку они базируются на греческих и русских текстах, являющихся основой изучения данного вопроса. Наша критика выявила: 1) незнание исследовательницей приемов палеографического анализа письма привлеченных ею для изучения греческих и русских документов XVII в.; непонимание принципов идентификации по почерку непростых для данной темы почерков; 2) отсутствие филологической культуры при изучении греческих текстов; 3) бездоказательность положений (отчество монахов, итацизм и пр.), «выгодных» для точки зрения автора. В итоге нашей работы мы можем сделать следующее заключение: положения рецензируемой здесь книги В. Г. Ченцовой и ее статьи 2010 г., имеющие своей целью доказательство молдавского происхождения изготовленной в 1648 г. для Москвы копии Портаитиссы, а также принадлежность сопроводительных грамот № 307 и 308 руке Антония Ксиропотамита или непричастность архимандрита Никона к заказу Ивирскому монастырю копии чудотворной иконы, являются ошибочными, плодом фантазии автора и представляют собой результат усилий, хотя и основанных на изучении подлинных материалов, но имеющих мало отношения к серьезному исследованию [63].