Лев Заборовский - Россия, Речь Посполитая и Швеция в середине XVII в.

В целом в конце 40-х — 50-х годах XVII в. (до 1656–1658 гг.) все ведущие державы Западной, Центральной и Юго-Восточной Европы могли воздействовать на столкновения в других частях континента в основном лишь дипломатически. Насколько существенным был этот фактор легко понять, припомнив историю заключения Копенгагенского и Оливского договоров 1660 г., когда западные державы фактически продиктовали борющимся сторонам условия мира, причем в обстановке военных неудач шведов. Но сейчас борьба интересов в Восточной и Северной Европе могла проявиться в чистом виде, а исход противоборства России, Швеции и Речи Посполитой определялся прежде всего соотношением их сил. В данном районе имелось два главных узла противоречий. Первый — балтийский вопрос. Острота его объяснялась исторически сложившимся неравноправием разных стран в балтийской коммерции. Монопольное положение морских держав-посредников (особенно Голландии) в торговле на Балтике тормозило развитие государств региона [13] Именно монополия, так как само по себе активное участие их в балтийской торговле являлось положительным фактором. . Из последних в более выгодной ситуации оказались Дания и Швеция. Первая, владея проливами, перекладывала в свой карман часть прибылей при помощи пошлин и т. п. Самой активной и агрессивной силой на Балтике стала Швеция. Во второй половине ХVІ — первой половине XVII в. наметились четыре основных направления ее экспансии: против России, Речи Посполитой, Дании и Германии. Общая задача внешней политики Швеции состояла в превращении Балтики в «шведское озеро» и переносе туда торговли России с Западом [14] История Швеции. М.: Наука, 1974, с. 167–168, 188; Шаскольский И. П. Столбовский мир 1617 г. и торговые отношения России со Шведским государством. М.; Л.: Наука, 1964, с. 24, 209. . Вместе с эксплуатацией колониальных владений, обеспечением свободы мореплавания и транзитной торговлей с Востоком через Русское государство осуществление такой цели принесло бы значительные выгоды шведской казне, позволив выправить одно из самых узких мест программы великодержавия Швеции — проблему финансирования [15] Последняя определяла и военный потенциал страны, в том числе с учетом важной роли наемных армий в ту эпоху. . Несмотря на крупные успехи, достигнутые шведскими феодалами на разных направлениях своей агрессии в первой половине XVII в., эта задача была далека от разрешения. Отсюда планы дальнейшей шведской экспансии на Балтике, изложенные в инструкции А. Оксеншерны коммерц-коллегии (1 сентября 1651 г.) и в мемориале шведского резидента в Дании М. Дюреля королеве (20 октября 1651 г.): предусматривался контроль (вплоть до прямого захвата) Швеции над всеми гаванями и прилегающим побережьем от Ревеля (Таллина) и Риги до Висмара и Стаде при наиболее выгодном для нее режиме в датских проливах [16] Lindqvist А . Politiska förbindelser mellan Sverige och Danmark 1648–1655. Lund, 1944, s. 72–75; Olofsson S. J . Efter Westfaliska freden: Sveriges yttre politik 1650–1654. Stockholm, 1957, s. 179–181, 253–254, 527. .

В самом неблагоприятном положении на Балтике находились Россия и Речь Посполитая: первая потеряла свои прибалтийские позиции (Столбовский договор 1617 г.), вторая — почти всю Лифляндию (Альтмаркское перемирие 1629 г.). Очень важно подчеркнуть, что уже с 20-х годов XVII в. все более ясным становилось не только экономическое, но и стратегическое, военное значение балтийского вопроса. Для главных государств региона проблема все более обстояла так, что ослабление или усиление их позиций на Балтике оказывалось равнозначным соответственным колебаниям боевой мощи.

Речь идет в первую очередь о существенном усилении роли военного флота. Если в начале XVII в. превосходство Швеции на море над Речью Посполитой не играло еще большой роли, поскольку польские армии с успехом могли противостоять шведским на суше, то уже со времени Тридцати летней войны положение изменилось: военные реформы Густава-Адольфа, базировавшиеся и на развитии в стране горнометаллургической промышленности мануфактурного типа, привели к изменению соотношения сил; с этих пор шведы в основном удачно действовали против поляков. В подобных условиях отсутствие у Речи Посполитой флота приобретало почти решающее значение: страна оказалась открытой для шведского вторжения.

Уже неудача осады Риги в 1656 г. прояснила, насколько отсутствие у России своего хотя бы небольшого флота, которое вызывалось в немалой мере именно полным оттеснением от Балтики, пагубно отражается на общей боеспособности русских сил. Но созданный шведскими феодалами прибалтийский барьер был тяжелым препятствием для прогресса России еще и потому, что при желании они всегда могли перекрыть балтийское направление ее связей с Западом или повредить таким контактам, причем это прямо влияло на военный потенциал страны [17] Два характерных примера в связи с очень важными для русских закупками оружия за рубежом в 50-х годах XVII в. см.: Польские дела, 1655 г., № 7, лл. 186–187; Курц Б. Г. Состояние России в 1650–1655 гг. по донесениям Родеса. М., 1914, с. 56, 137–138, 142, 242, 244. . В итоге справедлив следующий тезис: приблизительно со второй четверти XVII в. для ведущих государств Восточной и Северной Европы балтийский вопрос в его разных аспектах — экономическом, стратегическом, военном — стал одной из главных проблем в их международных отношениях. Представляется также, что после Тридцатилетней войны произошло постепенное закрепление русско-шведского антагонизма, как решающего элемента борьбы на Балтике, ибо Речь Посполитая осталась фактически пассивной [18] Следует учесть, что морские державы и Франция стремились здесь не к захватам, а к обеспечению выгоднейших условий для своей торговли, проявляя не прямую, а своего рода косвенную агрессию. Дания с середины 40-х годов XVII в. не была уже одним из главных факторов, а Бранденбург не обладал еще достаточной мощью. .