Лев Заборовский - Россия, Речь Посполитая и Швеция в середине XVII в.

При установлении причин нападения Швеции на Речь Посполитую летом 1655 г. и времени принятия в Стокгольме соответствующего решения шведские историки неизменно указывали на значение «русского фактора» в определении направления внешней политики Швеции в середине 1654 — первой половине 1655 г. Однако этот тезис, в целом справедливый и доказательно обоснованный, нередко приводил к вольному или невольному затушевыванию шведскими авторами агрессивных, направленных именно против Речи Посполитой целей, которые преследовало правительство Карла X, развязывая войну с ней. Но лишь в 1956 г. натурализовавшийся в Швеции исследователь, украинец по происхождению, Б. Кентржинский попытался обосновать положение о подготовке Карлом X превентивной войны против России и шведско-польском антирусском союзе как главных целях шведской внешней политики во второй половине 1654 — первых месяцах 1655 г. По мнению данного автора, только из-за нежелания польского короля пойти на серьезные переговоры со стокгольмским двором эти задачи не были выполнены и возникла война между Швецией и Речью Посполитой [8] Kentrschynskyj B. Karl X Gustav inför krisen i öster 1654–1655.— KFÅ, 1956, s. 7–140. . Такой взгляд был подвергнут критике в советской исторической науке (А. С. Каном [9] История СССР, 1957, № 3, c. 221–223. ), не привился он и в шведской историографии, главным образом из-за недостаточности и ошибочной в ряде случаев интерпретации Б. Кентржинским источников.

В конце 60-х — 70-х годах XX в. шведские исследователи приступили к пересмотру отдельных элементов изложенных тенденциозных представлений [10] См.: Заборовский Л. В. Политика Швеции накануне Первой Северной войны: вторая половина 1654 — середина 1655 г. — В кн.: Вопросы историографии и источниковедения славяно-германских отношений. М.: Наука, 1973, с. 205–229. . Но сделано было в этом направлении явно недостаточно. Более того, в 1973 г. А. Стаде на новой основе, с привлечением свежего архивного материала, с исправлением прежних ошибок повторил и развил основные тезисы Б. Кентржинского. Работа А. Стаде по своей Источниковой базе, конкретным наблюдениям и отдельным выводам представляет значительную ценность, но гипотезу Б. Кентржинского она не сделала более убедительной. Аргументация А. Стаде не была пока предметом основательного разбора, которого она требует. Недостаточным представляется решение в шведской историографии вопроса о конкретных политических и военных целях, которые ставил перед собой Карл X до начала войны с Речью Посполитой (в последние годы этой темой плодотворно занимался Л. Терсмеден) [11] Tersmeden L . Karola X Gustawa plan kampanii polskiej 1655 г.: Powstanie planu i jego przeprowadzenie. — In: Studia i materiały do historii wojskowości, 1973, t. XIX, cz. 2, s. 93–123. . В частности, большинство авторов неоправданно разделяют при анализе источники военно-оперативного и дипломатического характера. В целом новое изучение на основе всей совокупности данных внешней политики Швеции в 1649–1655 гг., и особенно в 1654–1655 гг., является весьма актуальной задачей ввиду большой роли, которую сыграла Первая Северная война в жизни Восточной Европы XVII в.

Как уже отмечалось, в историографии, прежде всего советской, много сделано для всестороннего исследования развития России в 40–50-х годах XVII в., в том числе ее внешней политики, связей с Украиной в разных сферах, политических отношениях с Речью Посполитой, Швецией, другими европейскими государствами и т. д. Крупным достижением советской историографии стало изучение значимости в жизни России XVII в. экономической, стратегической, военной, внешнеполитической сторон балтийского вопроса. Было высказано мнение (впервые — О. Л. Вайнштейном), что русско-польская война 1654–1667 гг. на ее начальном этапе имела целью не только воссоединение Украины и Белоруссии, но и приобретение значительных позиций в Прибалтике, а в перспективе — благоприятное для России решение балтийского вопроса. При таком подходе крутой поворот русской внешней политики в конце 1655 — начале 1656 г. в сторону антишведского курса и сближения с Речью Посполитой рассматривается рядом советских исследователей как целесообразная политическая линия, попытка осуществления в новых условиях прежних планов закрепления на Балтике.

Но в нашей историографии имеется и противоположная характеристика основных целей русской внешней политики в конце 40-х — 50-х годах XVII в., согласно которой главной и единственно правильной задачей России была борьба с Речью Посполитой за воссоединение украинских и белорусских земель при естественном отказе от всяких усилий вернуть уступленные Швеции балтийские земли (в наиболее крайней форме подобное представление защищал Б. Ф. Поршнев). Сторонники данного взгляда полагают, что в начальный период русско-польской войны 1654–1667 гг. московский двор стремился к возвращению утраченных русских территорий и к воссоединению Украины и Белоруссии с Россией, а шведско-русский конфликт 1656–1661 гг. считают вызванным случайными причинами — ошибкой царской дипломатии. Разумеется, высказывались и промежуточные точки зрения. Столь серьезные разногласия объясняются в немалой мере тем, что документальный материал по данной теме, отложившийся в советских архивохранилищах, разбросан по разным фондам и до сих пор не использован в полном объеме. Отдельные стороны русской внешней политики 50-х годов XVII в., оказавшие существенное влияние на развитие восточноевропейского конфликта, исследованы недостаточно, например взаимоотношения России (и Украины) с Османской империей. Даже некоторые важные вопросы, фактическая сторона которых в общих чертах известна, не прояснены полностью. Это относится и к широкой, европейского размаха, акции русско-украинской дипломатии накануне и в начале русско-польской войны 1654–1667 гг. Упомянутый вопрос рисуется нередко изолированно, по частям, не дается общей картины, важный вопрос о тесной координации деятельности русской и украинской дипломатических служб в данном случае не разработан с должной убедительностью.