Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907 - мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Будучи хорошо осведомлены о достижениях англичан в Индии, таких как прекращение постоянных распрей мелких князьков, строительство железных дорог и телеграфных линий, создание основ современной системы образования и здравоохранения, запрещение наиболее варварских обычаев, российские политики, дипломаты и стратеги тем не менее противопоставляли «моральную силу» своего правления в Туркестане «насилиям и лицемерию» британских властей по отношению к Раджу [538]. Следует отметить, что такая интерпретация находила поддержку у некоторых европейских наблюдателей. Например, упоминавшийся австрийский географ Ф. фон Хеллвальд отмечал в своих трудах противоречия между заявлениями и реальной практикой правительства Индии. Более того, вслед за русскими коллегами ученый высказывал мнение, что британское правление основывается главным образом на высоком подушном налоге и безжалостном подавлении малейшего социального протеста [539].

Углубленное изучение этой проблемы привело многих авторов к выводу о том, что ряд похожих черт обеих систем колониального правления — британской и русской, обусловленных стремлением модернизировать традиционные восточные общества, исходя из цивилизаторской миссии, все же не делают их тождественными [540]. Подчеркивая это обстоятельство, необходимо назвать несколько причин: упоминавшееся запаздывающее социально-экономическое и политическое развитие России в сравнении с Великобританией, существенные отличия в их географическом положении и принципах функционирования государственной власти, конфессиональные противоречия и т. д. Данный список, очевидно, может быть дополнен, но для нас важно обратить внимание на специфику Русского Туркестана и Британской Индии. Если в первом случае относительно низкая плотность населения препятствовала ускоренной аккультурации степей и пустынь, то во втором, наоборот, английские власти вынуждены были учитывать демографический фактор в связи с проблемой голода и массовых эпидемий в климатических условиях влажных тропиков. Не стоит упускать из виду еще одно важное обстоятельство: как известно, британская администрация утвердилась на землях бывшей Могольской державы в результате длительной борьбы не только с местными правителями, но сначала с португальцами, а затем французами. Россия же не имела серьезного соперника в Туркестане, за исключением все тех же англичан, и поэтому хронологические рамки его подчинения царской власти оказались сжатыми. Наконец, экономическое значение Индии для Туманного Альбиона в рассматриваемый период, как говорилось выше, значительно превосходило роль Центральной Азии в хозяйстве Российской империи вплоть до начала XX в.

Резюмируя, можно предположить, что российская модель колониального управления, хотя и не такая прогрессивная, как британская, оказалась более адаптированной к политическим и экономическим реалиям традиционных обществ. Относительно первого аспекта укажем на более понятный для азиатских народов принцип авторитарного правления, а в связи со вторым отметим чужеродность идеи свободной конкуренции для доиндустриальных социумов, основы формирования связей внутри которых отличались от европейских стран. Как справедливо характеризовал экономические условия, типичные для азиатских деспотий, один американский синолог, «коммерция в торговых портах Внутренней Азии или вдоль побережья Китая регулировалась, по крайней мере, теоретически, в соответствии с установлениями, которые были внутренне несовместимы с возможной эволюцией рыночного механизма по известному закону соответствия спроса и предложения. Этот механизм не мог существовать в рамках ограничений, затруднявших доступ на рынок и «цены», по которым совершался обмен» [541].

Справедливости ради укажем, что, помимо обоюдной критики, на берегах Темзы и Невы даже в период обострения соперничества были слышны голоса в поддержку русско-британского диалога по проблемам Востока. К примеру, Ф.Ф. Мартенс, один из лучших российских юристов-международников, задавался вопросом: «Кто получит выигрыш от постоянной борьбы России и Великобритании в Азии?» Пытаясь найти ответ, он фактически пришел к мысли о неизбежности в перспективе взаимного сближения: «Чем более Англия и Россия будут проникнуты чувством солидарности их обоюдных интересов, чем более они будут убеждены, что отличительная черта цивилизации заключается в духе совместной деятельности ради одной высокой цели, тем более сделаются прочными основы их господства над азиатскими народами и станут более действенными гарантии всеобщего мира в Европе и в Азии» [542].