Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907 - мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Наконец, опыт кровавого русско-японского конфликта, по верному замечанию канадского историка Д. Макдональда, показал необходимость прочного тыла, особенно в такой обширной стране, как Россия, где революционные события, несомненно, связали руки царскому правительству в реализации амбициозной внешнеполитической программы [1140]. При этом большая часть властной элиты, пожалуй, впервые серьезно задумалась о том, что крупномасштабное вооруженное столкновение Российской и Британской империй способно в соответствие с принципом домино вызвать коллапс династии Романовых. Поэтому даже твердолобые англофобы при дворе и на имперских границах были вынуждены скрепя сердце поддержать усилия наиболее прагматичных царских сановников по окончательному урегулированию спорных вопросов в ключевых регионах Азии.

К началу XX в., казалось, что Британская империя достигла зенита своего могущества. Высокий уровень индустриализации, торжество принципов свободной торговли и мощный флот обеспечивали жителей Туманного Альбиона беспрецедентным материальным и моральным превосходством, которое вызывало зависть других наций, не исключая Россию. Достаточно было сравнить совокупный ежегодный товарооборот Соединенного Королевства, достигавший 800 млн. фунтов стерлингов, с аналогичным показателем России, не превышавшим 119 млн. фунтов. В то время как численность городского населения Великобритании составляла почти 80 %, Россия оставалась преимущественно аграрной страной, в которой доля горожан, а значит, представителей среднего класса едва достигала 10–15 % подданных царя [1141].

Празднование бриллиантового юбилея королевы Виктории в 1897 г. должно было продемонстрировать всему миру, что Британская империя, хотя и представлявшая собой, по меткому определению П. Кеннеди, «скопление различных государственных образований, движущихся вперед с разными скоростями», все же обладает колоссальным потенциалом, чтобы не просто сохранить ведущие позиции на международной арене, но и продолжить расширение в регионах, которые имели стратегическое или экономическое значение [1142]. Хотя внешняя политика Великобритании, как справедливо отмечает современный историк, находилась в руках небольшой гомогенной властной элиты, скорее аристократии крови, чем мантии [1143], все больше и больше государственных и общественных деятелей осознавали необходимость скорейшего реформирования империи путем превращения разношерстного конгломерата доминионов, колоний и зависимых территорий в сплоченную мировую державу, способную не уступить никакому иному государству завоеванного ею «места под солнцем». Тем более, что в глазах обывателей, после англо-бурской войны империя действительно выступала как средство разрешения внешних и внутренних трудностей, а вступление в эпоху развитого индустриализма происходило «в интересах занятости, рынков, цивилизации, безопасности и будущего величия» [1144].

Кроме того, искушенные наблюдатели обращали внимание на признаки стратегического перенапряжения мирового лидера. По сути дела, именно осознание этой истины привело прагматиков среди правящих кругов к решению положить конец «блестящей изоляции», чтобы, опираясь на соглашения с другими державами по региональным вопросам, сохранять возможность игры на нескольких «шахматных досках» одновременно. По всей видимости, творцы политического курса Великобритании столкнулись с трудной дилеммой: либо всеми силами поддерживать имидж либеральной, или «открытой империи», основанной на принципах свободной торговли и конкуренции, либо проводить ее постепенную реорганизацию по пути создания «империи — крепости», окруженной стеной запретительных импортных пошлин и защищенной системой оборонительных союзов [1145].

Как полагает большинство современных историков, истоки этого поворота следует искать в решении второго Кабинета Солсбери остаться в Египте в 1889 г. Оно знаменовало фактический отказ Лондона от поддержки территориального единства Высокой Порты и сотрудничества с центральными державами по этой проблеме [1146]. Как высказался сам Солсбери в одном из писем личного характера, датированном августом 1896 г., «не знаю, смогу ли я охарактеризовать нынешнее направление английской политики лучше, чем утверждением, что мы занимаемся медленным освобождением от опасных ошибок 1846–1856 гг.», имея в виду, прежде всего, конфронтацию с Россией и сохранение целостности Османской империи любой ценой [1147].