Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907 - мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Парадоксально, но поражение России на Дальнем Востоке усилило антигерманские настроения среди военных и дипломатов, хотя Берлин стремился представить свою роль в ходе конфликта чуть ли не как союзника Петербурга, обеспечившего безопасность российских границ на западе. Объяснение этому явлению можно найти в воспоминаниях одного из сотрудников МИД, который поинтересовался у военного атташе в Берлине полковника А.А. Михельсона, как немцы воспринимают русских после неудач в японской войне. Ответ «дипломата в погонах» был краток, но выразителен: «С презрением, как обнищавших родственников» [1156].

Ранее уже говорилось, что эскалация международной напряженности в Азии, вызванная прежде всего русско-японской борьбой за Корею и соперничеством держав вокруг получения концессии на строительство Багдадской железной дороги, побудила Кабинет Бальфура возобновить зондажи позиции Петербурга по целому комплексу региональных проблем. Из документов явствует, что осенью 1903 г. Лэнсдаун даже передал Бенкендорфу проект соглашения с Россией, не получивший развития в связи протестом Петербурга против тибетского похода Янгхазбенда [1157]. Одновременно, как известно, Фо-рин офис, обеспокоенный кризисом на Дальнем Востоке, инициировал начало диалога с Францией, который и привел в конечном итоге к «сердечному согласию», достигнутому Лондоном и Парижем в апреле 1904 г. [1158]

Начало боевых действий в тихоокеанских морях вновь отдалило Англию от России, поскольку самодержец решил за счет «маленькой победоносной войны» поднять престиж империи и остановить революционное движение. Однако, как показывает наше исследование, было бы ошибкой считать именно русско-японскую войну тем событием, которое блокировало старт официальных переговоров между Лондоном и Петербургом по спорным проблемам Азии. Наоборот, военные действия на Дальнем Востоке в целом ускорили намечавшееся сближение двух держав, поскольку царское правительство оказалось в меньшей степени обеспокоено постепенным проникновением Германии в северные провинции Персии, где Россия уже добилась преобладания, чем реализацией положений англо-японского союза 1902–1905 гг. Характерно, что сразу после нападения японцев на Порт-Артур Ламздорф счел необходимым сообщить Куропаткину: «Что касается затем вопроса о возможном поведении Англии в будущем, то, конечно, не следует терять из виду, что держава эта, заявившая официально о союзных обязательствах своих по отношению Японии, при известных условиях способна была бы перейти на сторону нашего противника. Вследствие этого принятие подготовительных мер на случай разрыва с Англией являлось бы небесполезным. С другой стороны, однако, мне кажется, что слишком явные военные приготовления против Англии, не оправдываемые до сих пор ее внешними отношениями к России, могли бы лишь побудить великобританское правительство прибегнуть к действиям, прямо враждебным нам и таким образом создать затруднения в других странах, где сталкиваются русские и английские интересы» [1159].

Подтверждением вывода о первостепенной значимости для Петербурга именно дальневосточного вектора российско-британских отношений в этот период служит журнал Особого совещания, созванного 4 апреля 1904 г. для обсуждения новой десятилетней программы строительства военно-морского флота. В записке для Ламздорфа помощник начальника Главного морского штаба А.Ф. Гейден отмечал: «Англия опасается влияния России в Персии и Афганистане, но настанет время, когда она поймет, что в Персии ее соперник не Россия, нуждающаяся лишь в персидском хлопке и в сбыте ей минеральных богатств и сахара, т. е. тех продуктов, которых Англия не может дать Персии, — а Германия, вытесняющая ее своими блестящими успехами в торговле изделиями обрабатывающей промышленности — сталелитейной и химической. Чем скорее сойдутся непосредственные границы Англии и России в Афганистане, тем легче и прочнее будет достигнуто соглашение с Англией по вопросам азиатской политики к обоюдной выгоде обоих государств».

Примечательно, что, завершая анализ международного положения, автор записки обосновывал реальную возможность «достигнуть полного политического и экономического сближения (выделено нами. — Е.С .) с Англией для умиротворения всегда готового вспыхнуть Ближнего Востока и для прочного поддержания мира посредством самой могущественной англо-франко-русской союзной морской силы в Средиземном море» [1160].