Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

«Царь после отречения долго гулял между поездами, спокойный на вид». Подавленный всем происходящим, генерал Дубенский стоял у окна своего вагона и плакал. В это время мимо вагона прошел Царь с герцогом Лейхтенбергским 96 , весело посмотрел на Дубенского, кивнул и отдал честь. «Тут, — говорит Дубенский, — возможно, выдержка, или холодное равнодушие ко всему. После отречения у него одеревенело лицо, он всем кланялся и протянул мне руку, и я эту руку поцеловал. Я все-таки удивился, — Господи, откуда у него берутся такие силы, он ведь мог к нам не выходить. Когда он говорил с Фредериксом об Алексее Николаевиче 97 один на один, я знаю, он все-таки заплакал. Когда с С. П. Федоровым 98 говорил, ведь он наивно думал, что может отказаться от престола и остаться простым обывателем в России. „Неужели вы думаете, что я буду интриговать, я буду жить около Алексея и его воспитывать“. После отречения Царь сказал только: „Мне стыдно будет увидеть иностранных агентов в Ставке и им неловко будет видеть меня“. — Слабый, безвольный, но хороший и чистый человек, он погиб из-за Императрицы, ее безумного увлечения Григорием. Россия не могла простить этого».

Генерал Дубенский, однако, находил, что Царь не имел права отказываться от престола таким «кустарным образом», — «Он отрекся от престола, как сдал эскадрон».

Того же 2-го марта в 9 часов вечера в Псков приехали Гучков и Шульгин. Встретивший их на вокзале полковник пригласил их в вагон Царя, где находился начальник походной канцелярии полковник Нарышкин, граф Фредерикс и куда затем пришел и генерал Рузский.

Вошедший через несколько минут Царь сел за маленький столик и сделал жест, приглашавший сесть рядом. Остальные сели вдоль стен. Царь не обнаружил никаких признаков своего давнего неблаговоления к Гучкову, но так же и никакой теплоты. Он говорил спокойным корректным и деловым тоном. Полковник Нарышкин вынул записную книжку и стал записывать. Начал говорить Гучков. Он сказал, что приехал от временного комитета Государственной Думы, чтобы дать нужные советы, как вывести страну из тяжелого положения. Петербург уже всецело в руках движения, попытки фронта не приведут ни к чему и всякая воинская часть перейдет на сторону движения, как только подышит петербургским воздухом. В разговор вступил Рузский и заявил, что вполне согласен с Гучковым и что никаких запасных частей послать в Петроград он не может. «Поэтому, — продолжал Гучков, — всякая борьба для Вас бесполезна. Совет наш заключается в том, что Вы должны отречься от престола».

Рассказав, как представители царскосельских воинских частей пришли в Думу и всецело присоединились к новой власти, Гучков продолжал: «Я знаю, Ваше Величество, что я Вам предлагаю решение громадной важности и я жду, чтобы Вы приняли его тотчас. Если Вы хотите несколько обдумать этот шаг, я готов уйти из вагона и подождать, пока Вы примете решение. Но во всяком случае все это должно совершится сегодня вечером». — Царь слушал Гучкова очень спокойно. — «Я этот вопрос уже обдумал и решил отречься», — сказал он. Тогда Гучков указал Царю, что ему придется расстаться с сыном, потому что никто не решился доверить судьбу и воспитание будущего Государя тем, кто довел страну до настоящего положения. Царь возразил, что расстаться с сыном он не может и что потому передает престол своему брату Михаилу Александровичу.

Имея поручение доставить в Петербург акт об отречении к утру 3-го марта, Гучков предупредил, что может остаться в Пскове еще час или полтора и просил за это время акт изготовить. При этом он передал наброшенный Шульгиным проект отречения, указав, что таковой не навязывается дословно, а предлагается лишь в качестве материала. Царь взял проект и вышел из вагона.

Гучков, которому все предшествующие события не были известны, поразился той легкостью, с которой удалось отречение. Обыденность сцены произвела на него такое сильное впечатление, что ему пришло в голову, что он имеет дело с ненормальным, с пониженной сознательностью и чувствительностью. По впечатлению Гучкова, Царь был совершенно лишен трагического понимания события: при самом железном самообладании можно было не выдержать, но голос у Царя как будто-то дрогнул только тогда, когда он заговорил о разлуке с сыном.

Оставшиеся в вагоне после ухода Царя лица беседовали о событиях. Генерал Рузский, как и начальник штаба генерал Данилов 99 , были по-видимому сторонниками отречения. Больной граф Фредерикс едва ли отдавал себе отчет в происходящем. Его очень волновал пожар его дома и положение проживающей там больной жены. К собеседникам присоединился и Воейков, который тревожился о своей жене (дочери Фредрикса) 100 .