Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Считая свое положение безвыходным, адмирал Колчак указом 4-го января 1920-го года сложил с себя власть Верховного правителя, а командование чехословацкими войсками, руководствуясь телеграммой президента республики Масарика 32 , подтвердившего свой приказ о полном невмешательстве чехов в русские внутренние дела, устранилось от активного выступления в защиту оставленного всеми адмирала. По распоряжению «Политического Центра», он был арестован и отвезен в Иркутск. Туда же был доставлен и весь находившихся при Верховном правителе императорский золотой фонд, часть которого, впрочем, получили чехословаки в виде оплаты их двухлетней службы по охране дороги.

Заключенному в иркутской тюрьме Колчаку было предъявлено нелепое обвинение в предательстве родины, и 7-го февраля 1920-го года, то есть еще до занятия Иркутска большевиками, несчастный идеалист этот был расстрелян 33 .

В богатой Сибири было все для успеха белого движения: неисчерпанный запас продовольствия, колоссальный золотой фонд, свободный доступ всем общественным и военным силам, сочувствие многомиллионного крестьянского населения, помощь союзников, охранявших дорогу и доставлявших военное снаряжение. Не было там только простой честности, способности служить идейному знамени и, самое главное, не было любви к своей родине даже в самой элементарной форме.

И в анналах российской истории, на памятнике сибирской Вандее 34 будет красоваться надпись: «Погибла от собственной внутренней гнили».

19-го ноября 1917-го года, поздно вечером, комендант Быховской тюрьмы полковник Эргардт разбудил караул и сообщил ему о полученном предписании 35 немедленно освободить всех генералов, арестованных по делу Корниловского мятежа. Солдаты приняли это известие без сомнений, и в час ночи маленький провинциальный городок был разбужен топотом коней: Текинский конный полк 36 во главе с генералом Корниловым шел к мосту и, перейдя Днепр, скрылся в ночной темноте.

Чтобы замести следы и скорее оторваться от Могилевского района, полк шел день и ночь, и в первые семь дней сделал более трехсот верст. Сильный мороз, гололедица, огромные переходы и бессонные ночи сильно утомили всадников. Неожиданно обстрелянные с броневого поезда, они заявили своим офицерам, что по-прежнему преданы своему генералу, но «что мы можем сделать, когда вся Россия — большевики». Нападение это, свидетельствовавшее о принятых большевиками для розыска генерала Корнилова мерах, сделало его присутствие для полка опасным. Он расстался с ним, переоделся в заношенную одежду, стоптанные валенки на хромых ногах, один пересек всю Россию, и под видом беженца из Румынии пришел в начале декабря в город Новочеркасск.

За месяц до него туда же приехал переодетый разносчиком другой бывший Главнокомандующий, генерал Алексеев.

Вместе с атаманом Войска Донского, стойким и твердым генералом Калединым 37 , они образовали своеобразный триумвират, целью которого была «освободительная война», и организация, необходимая для ведения армии. Кадры этой армии решено было создать по принципу добровольчества, и в торжественном воззвании бывшие главнокомандующие призвали всю Россию подняться «всенародным ополчением» для свержения немецко-большевицкого ига. Но прозелиты, объехавшие с этим воззванием все доступные города и местечки, успеха не имели. Число завербованных ими воинов добровольцев было ничтожно. На Кавказских курортах, сообщал генерал Эрдели 38 , было множество преимущественно гвардейских офицеров, из них не откликнулся ни один. В самом большом городе края, Ростове, все кафе и панели были полны молодыми и здоровыми офицерами, но только единицы пошли на призыв своих бывших Главнокомандующих. Донское офицерство, в несколько тысяч человек, вовсе уклонилось от борьбы.

«„Всенародного ополчения“ не вышло», — скорбит генерал Деникин 39 . «Отозвались офицеры, юнкера, учащаяся молодежь и очень, очень мало прочих городских и земских русских людей». Буржуазия проявила полнейшее равнодушие, и в конце концов из трехсоттысячного корпуса офицеров и миллионной буржуазии в армию поступали только дети. В батальоне генерала Б оровского можно было наблюдать, как юный воин доказывал, что ему уже шестнадцать лет (минимальный возраст для приема). Или как другой прятался под кровать от явившихся на розыски родителей, от имени которых он представил подложное разрешение.