Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Сложности в отношениях с генералами усугублялись поведением принца Чарльза, оказавшегося под сильным влиянием леди Уиндхем. В Оксфорде он «мало времени уделял занятиям, вытекающим из его положения, и способствующим развитию сознания и понимания вещей». В Бристоле его удалось убедить регулярно участвовать в работе совета, рассматривать государственные дела, вырабатывая привычку говорить и судить о том, что было сказано. Однако после посещения Бриджуотера под влиянием этой женщины он не только отказывался посещать совет, но и приобрел привычку прислушиваться к ее неправильным и насмешливым высказываниям о его членах [7, IV, 21–23 ]. Она добивалась выгод для мужа, детей, даже соседей, вела себя так, что затрагивала честь королевской семьи, смела упоминать короля с пренебрежением. Так, во всяком случае, изображал ситуацию Кларендон. Как видим, уже тогда юный принц вырабатывал привычку больше интересоваться прекрасным полом, чем государственными делами, за что канцлер будет постоянно упрекать его.

Поражения роялистов обострили вопрос о безопасности наследника. Находясь после поражения при Незби в Корнуэлле, Карл вызвал к себе Колпепера и Хайда для обсуждения этого вопроса. На встречу отправился один Колпепер, что Хайд объяснил нежеланием Чарльза расставаться сразу с двумя своими советниками. Из Кардифа Колпепер привез королевское письмо, датированное 5 августа, в котором Чарльзу предписывалось отправиться во Францию, «где и находиться под заботой материи, имеющей полное право на твое образование во всех делах, кроме религии». После падения Бристоля 29 сентября Карл вновь обратился к сыну с предложением выехать во Францию. Перспектива отъезда принца во Францию создавала новую конфигурацию в роялистской элите. Хайд был категорически против и даже сказал, что предпочел бы видеть принца в руках мятежников. Его поддерживали Хоптон и Кейпл, а также первоначально Колпепер, изменивший мнение после визита в Париж. Взгляд на местонахождение принца зависел от выработки стратегии действий в условиях, когда армии фактически не существовало.

Возникли две группировки: сторонники герцога Ричмонда и маркиза Хертфорда были против поиска союза с шотландцами, предпочитая искать пути соглашения с парламентом, в котором индепенденты тоже не считали теперь возможным мириться с участием Шотландии в войне на английской земле. В этом контексте надо понимать слова Хайда, политика, близкого к Ричмонду. Напротив, партия «иностранного вмешательства» не только рассчитывала перетянуть шотландцев на королевскую сторону, но и беспочвенно грезила о помощи континентальных держав. Эти ложные надежды Генриетты Марии искусно подогревал тогдашний правитель Франции, фаворит матери малолетнего Людовика XIV Анны Австрийской, кардинал Джулио Мазарини, на самом деле предпочитавший видеть Англию в состоянии смуты, что прекрасно понимал Хайд. Выразителем этой линии были Генри Джармин и Джон Эшбурнхэм, к которым присоединились Колпепер и Дигби. Историк Дэвид Скотт писал: «Хайд и его друзья утверждали, что лучшая королевская политика состоит в том, чтобы разжигать противоречия между индепендентами и пресвитерианами в Вестминстере. Они заявили, что передача принца Уэльского под попечительство иностранной (католической) державы, чьи интересы они рассматривали как несовместимые с интересами Англии, приведет к восстановлению единства между партиями в Вестминстере, подорвет возможность переговоров и отвратит чувства английского народа» [92, 53 ].

Скепсис Хайда к французам проистекал из его понимания сути французской политики по отношению к Англии, основы которой заложил кардинал Ришелье. Кларендон писал о нем: «В высокомерии и неумеренной склонности к тому, чтобы наносить вред под прикрытием заботы о чести своего суверена, он обнаруживал непримиримую ненависть к англичанам со времени несчастной провокации» [7, IV, 159 ]. Имелись в виду захват острова Иль де Ре и осада Ларошели. Ришелье «разжигал недовольство шотландцев, подстрекая их к восстанию, и успел увидеть, как подействовал, растекшись, подсыпанный им яд». Он изгнал из Франции королеву-мать и не допустил приезда Генриетты Марии, доставившей свою дочь в Голландию. Его преемник Мазарини ставил те же разрушительные цели, но действовал «хитростью, притворством и проворством», отличавшими его характер. Все, что удалось Мазарини на службе королю в годы малолетства монарха, полагал Хайд, «надо по справедливости объяснить дальновидностью и предусмотрительностью Ришелье, согнувшего целую нацию и поставившую ее в положение полного подчинения и покорности» [7, IV, 161 ]. Мазарини изначально не был враждебен Карлу I и англичанам, поэтому Генриетта Мария получила во Франции теплый прием, особенно со стороны искренне сочувствовавшей ей регентши Анны Австрийской, и обещание со стороны кардинала помочь оружием и амуницией. В них она «хотела видеть доказательство правдивости его намерений». Однако Мазарини, как и Ришелье, предпочитал видеть Англию в состоянии раздора; он полагал, что дела Карла еще не совсем плохи и был готов выделить несущественную помощь «обыкновенными вещами», чтобы война продолжалась, но недостаточную, чтобы одержать победу над врагом. Он заботился о сохранении отношений с английским парламентом и поддержании нейтралитета в гражданской войне. Положение усугубилось после поражения Карла I при Незби, когда стало ясно, что он не сможет воссоздать боеспособную армию. Это породило у Мазарини страх перед парламентом, в котором теперь господствовали решительные индепенденты. В этих условиях первоочередной стала задача примирить Карла I с шотландцами, всегда испытывавшими французское влияние и неготовыми продолжать союз с английским парламентом, оказавшимся в руках индепендентов. Выполнению этой задачи должно было послужить посольство Жана де Монтреля, однако тот быстро убедился, что это невыполнимая задача: шотландцы были тверды в требовании установления пресвитерианства не только в Шотландии, но и в Англии, Карл I не менее твердо противился «неразумным требованиям шотландцев» и считал епископальное устройство церкви единственно возможным [7, IV, 163–165 ]. Также оценил ситуацию заменивший Монтреля летом 1646 года Помпон де Белльевр, человек более высокого происхождения и статуса, дед которого был канцлером Франции.