Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Надежды Карла I использовать в борьбе против парламента шотландцев и ирландцев не были реалистичны. Обращение короля к маркизу Аргайлу и другим видным ковенанторам осталось без последствий. Рассчитывать на помощь со стороны маркиза Монтроза, контролировавшего часть горских кланов, тогда не приходилось. В Ирландии Джеймс Батлер, маркиз Ормонд, с весны 1642 года вел тяжелую войну против католической Конфедерации, занимавшей до двух третей территории острова. Он отчаянно нуждался в живой силе и только в конце 1643 года по прямому приказу Карла I сумел отправить в Англию четыре тысячи ирландских солдат-протестантов. Карл предпринял усилия, чтобы привлечь дворян северных графств Англии. Он разослал десятки писем влиятельным представителям местных элит, в июне собрал порядка ста тысяч фригольдеров из крупнейшего графства — Йоркшира. Выступить перед таким количеством людей Карл не мог, к тому же он заикался и вообще не был оратором. Ограничились раздачей королевских манифестов. Встреча была омрачена неприятным инцидентом, в ходе которого король отказался принять петицию у сэра Томаса Ферфакса, буквально оттолкнув его. Только опыт войны «превратил застенчивого, заикающегося короля, известного только короткими выступлениями, в эффектного оратора, скачущего верхом среди своего войска и воодушевлявшего его к сражению» [112, 154 ].

Если Карла I война сделала солдатом, то Эдвард Хайд им не стал. Он не принимал непосредственного участия в военных действиях, единственной битвой, за которой он наблюдал, была битва при Эджхилле. Его друг Фолкленд и коллега Колпепер, хотя и занимали, как и он, посты в королевском совете, участвовали в сражениях, Хайд — никогда. Сам он этого никак не объяснил, но видимо, это не воспринималось окружающими как проявление трусости. Вероятно, ценился интеллект Хайда. Хотя точное авторство королевских посланий и прокламаций определить невозможно, считают, что большая часть из них, хотя бы в первоначальном варианте, готовилась им. Возможно, друзья считали, что он слишком толст и неуклюж, чтобы сражаться в битве [74, 79 ]. Хайд не любил войну, как политик делал все, чтобы ее предотвратить, когда она началась, искал мир, двигаясь дорогой компромиссов. В этом отношении у него было больше не сторонников, а противников, включая самого короля, в конечном счете, окончательно ставшего на позиции Генриетты Марии и поверившего, что только силой можно вернуть власть над страной. Вероятно, в следующих словах Кларендона была доля лукавства: «В то печальное время и сам король, и те, кто лучше всего знали состояние дел, не имели и мысли начинать войну, надеясь, что парламент, в конце концов, пойдет на соглашение, за что и Его Величество, и эти люди подвергались тысяче упреков» [7, II, 212 ].

Для Кларендона важно объяснить, почему Карл испытывал огромные затруднения в привлечении сторонников, почему многие знатные люди, даже не питавшие симпатий к лидерам парламентской оппозиции, не торопились присоединяться к нему. Он ставил на первое место ослабление моральной воли представителей политической элиты, предпочитавшей не противодействовать парламентским интриганам, что связывало королю руки. Кларендон писал: «Я объясняю это вялым и дремлющим духом, поразившим королевство (вызванным долгим покоем и комфортом); ему была настолько отвратительна сама мысль о гражданской войне, что живая и энергичная подготовка к тому, чтобы ее предотвратить, воспринималась как призыв к ней. Лишь немногие лорды осмелились заявить: правда не на стороне парламента. Будь это сделано, народ единодушно поднялся бы за короля» [7, II, 182 ]. Кроме того, собирать войско значило предоставить парламенту возможность объявить, что Карл намеревается «сокрушить религию и уничтожить законы и свободы народа». Кларендон считал: «Нельзя извинить тех, кто с начала и в течение всей деятельности парламента из-за лени, неблагоразумия, неосмотрительности или скуки не присутствовали на заседаниях, когда еще число тех, кто реально намеревался осуществить радикальные изменения, было очень незначительным. Эти люди ежедневно кропотливо увеличивали число своих сторонников, пока оно не достигло числа, при котором они могли осуществить свои намерения. Так же я не могу извинить пэров, среди которых умеренных было четыре к одному, позволивших горстке людей, которых они могли вначале легко сокрушить, морочить себя, убеждать, подвергать угрозам, лишать прав. В палате общин число людей благородных, способных, с хорошей репутацией, приверженцев закона и порядка, превосходило число низких и злонамеренных лиц» [7, II, 192 ]. Моральной слабости тех, кто оказался неспособен выполнить свой долг, Кларендон противопоставлял «честных и чистых людей», кто с мужеством и достоинством защищал закон и свободу, невзирая на угрозу ареста, конфискации имущества или изгнания [7, II, 196 ]. В основе аргументации Кларендона лежит, следовательно, противопоставление сил добра и зла. Ослабление нравственных начал, а не божественное предопределение, позволило злу восторжествовать, хотя бы временно. Это напоминает тезис итальянского философа и историка Бенедетто Кроче, сформулированный триста лет спустя: фашизм пришел в Европу из-за ослабления нравственной воли либерализма.