Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Раскрывая причины этого грустного явления, старый адвокат утверждал: наших юных кавалеров слишком рано отправляют за границу, прежде всего, во Францию, когда они еще плохо знакомы с религией. Они возвращаются, развращенные римской церковью или испорченные кампаниями, в которых вращаются. Они выказывают дерзкое презрение к религии и всем святыням; во время служб, когда требуется чистота и благочестие, они гримасничают, чтобы впечатлить молодых кобылок. Вместо того, чтобы быть серьезными, они напевают, болтают и смеются. Они нацепляют бантики и перья, будто готовятся к празднику майского дерева. Герой этого сочинения говорил: он не противник моды, путешествий, являющихся важной частью образования — «еще наши отцы направляли за границу сыновей, чтобы те развивали наблюдательность и накапливали опыт». Он не враг танцев и упражнений, совершенствующих движения тела. Он не цензор в одежде. Тщеславие и легкомыслие, проявляющиеся в поведении, простительны в молодости. «Но вот от чего я сокрушаюсь: мы так недооцениваем родную страну, что раньше, чем пропитаемся подобающим знанием о ней, бежим в другую, посылаем детей учить французский язык прежде, чем они будут понимать английский. Мы считаем, что их поездка была успешной, если они начнут уверенно говорить на французском, забыв свой язык. Они жертвуют драгоценным временем, когда пробуждается любовь к учению, аппетит к искусствам и наукам». Они тратят 3–4 года на танцы, пустопорожние разговоры и другие необязательные упражнения, опасаясь, как бы кто-то не заподозрил в них англичан [5, 294–295 ].

Ключевые выводы конструировались Кларендоном по правилам государственно-патриотического дискурса. Результатом неправильного воспитания, считал он, становится «непоправимый вред, наносимый государству, и разрушение семей вследствие того, что эти люди всегда недостаточно почтительны к правительству, пренебрегают законами, будучи глубоко невежественными в них, не питают уважения к возрасту, к тем, кто прожил намного дольше, чем они, из-за своего высокомерия, наглости и самонадеянности» [5, 295 ]. Как видим, Кларендон отождествлял презрительное отношение к нему лично с неуважением к власти как таковой. «Наглый нрав», являющийся результатом французского воспитания, распространятся в английской нации потому, что «поддерживается и воодушевляется теми людьми во власти, которые должны с ним бороться и держать молодых наглецов на расстоянии, проявлять почтение к тем, что знает мир намного дольше, следовательно, понимает его лучше, чем они» [5, 298 ]. Король должен держать вокруг себя больше серьезных людей и меньше безрассудных молодых приятелей [5, 304 ]. C учетом их времяпрепровождения надо помнить: того, кто склонен к пьянству, нельзя допускать ни в какие советы, потому что такой человек всегда обесчестит, а часто предаст [5, 309 ].

В биографиях государственных деятелей трудно отделить публичное пространство от частного. Карл II не был прижимистым, как его отец, после реставрации дары посыпались на Хайда в виде земель, денежных дарений, синекур. Вплоть до времени, когда в его адрес прозвучали обвинения в коррупции, он не вел тщательных подсчетов своих финансов, что косвенно подтверждает: его доходы значительно превосходили расходы. Прежнее, едва не полуголодное существование сменилось богатством и материальным изобилием, позволявшим тратиться на удобства жизни и приятные душе занятия. Одним из даров короля был большой участок в Лондоне по северной стороне Пикадилли, выделенный для его столичной резиденции. Проект разрабатывал архитектор Роджер Пратт, который и руководил строительством, осуществлявшимся в 1664–1667 гг. Размеры участка позволили «размахнуться», при этом канцлер вмешивался со своими идеями, пожеланиями и рекомендациями, заботился о материалах, что гарантировало быстроту работ. Так, он просил Ормонда о доставке мрамора из Ирландии. Строительство этого дворца было важной частью светской жизни столицы. О нем неоднократно упоминал Эвлин. В октябре 1664 года он обедал у Кларендона, после чего «лорд и леди отвезли к их дворцу, строящемуся в верхнем конце улицы Сен Джемс». Ход работ дал Хайду повод похвастаться перед старым другом. По возвращении с прогулки Эвлин подарил канцлеру свою книгу об архитектуре, заметив, что два экземпляра подарил Его Величеству и королеве-матери [13, I, 366 ]. В январе 1666 года в письме сыну Кларендона лорду Корнбюри Эвлин отмечал: «В среду был в Лондоне и всю середину дня провел, наблюдая за новым домом Лорда-канцлера, если можно назвать настоящий дворец таким простым словом. Я был поражен его видом и прогрессом в строительстве. Буду откровенен: я пришел с предубеждением и в критическом настроении из-за тех, кто воображает, будто что-то понимает в искусстве. Признаю, что не видел ничего благороднее. Без преувеличения, это лучшим образом спланированное, рациональное, благородное и красивое здание в Англии» [13, II, 168 ].