Татьяна Лабутина - Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

До тех пор, пока граф Панин оставался за пределами двора, находясь в своем загородном поместье, молодой двор сблизился с послом Австрии и его супругой, мечтая поскорее отправиться в Вену. Однако стоило Панину вернуться, как тут же «их действия переменились». «Немедленно был составлен заговор, произведший во дворце временное брожение», который, по мнению посла, мог сравниться «с настоящей революцией». Панин «вел дело с искусством старого и опытного мастера придворных интриг, – продолжал Гаррис, – и не отставал от него до самой минуты их отъезда» 566 566 Там же. С. 805–807. . Он начал «возбуждать» в великой княгине «сильнейшие опасения» по поводу «вредных последствий» прививки оспы ее детям. Княгиня как любящая мать пришла в ужас от подобных слов графа. Его предостережение «отравило всякое удовольствие ожидаемого путешествия» и побудило желание отсрочить поездку. Преданный Панину доктор Крейс своими речами только усилил беспокойство великой княгини. Никакие уверения доктора Димсдейла, проводившего оспопрививание, не могли ее успокоить.

В это же время, как извещал Гаррис, граф Панин начал оказывать давление на великого князя. Он открыл секрет Репнина о том, что планируемое путешествие было задумано императрицей. Панин утверждал, что за этим планом скрывались «самые пагубные намерения»: воспрепятствовать возвращению великого князя и княгини в Россию и лишить их детей. И хотя граф в подтверждение своих слов не привел ни одного факта, все сказанное произвело на великого князя сильное впечатление. В результате он отказался назначить дату отъезда до тех пор, пока не поправятся его дети.

Императрица совершенно не знала, как поступить. Все, что она говорила великому князю и великой княгине, оказалось бесполезным, и, как утверждал Гаррис, «ни ее просьбы, ни повелительные выражения не могли на них подействовать». Князь Потемкин, включившийся в переговорный процесс, также оказался бессилен. В разговоре с Гаррисом он заметил, что императрица пошла на некоторые уступки, разрешив Их Величествам на обратном пути из Вены заехать в Берлин, чтобы великая княгиня могла повидаться со своими родственниками. Услышав это, посол пришел в необычайное волнение и «не теряя ни минуты, стал оспаривать эту робкую и даже пагубную уступчивость». Он сказал, что лучше вообще отменить путешествие, чем предпринять его на таких условиях, поскольку это будет отвечать интересам графа Панина. Гаррис стремился убедить Потемкина в том, что настала пора для «решительной борьбы», которая определит, «в чьи руки перейдут власть и управление». Как видно, посол подумывал о будущем правителе России – императоре Павле, и надеялся избавить его от влияния Панина, которого считал проводником интересов Пруссии.

Слова Гарриса подействовали на Потемкина. Он отправился к императрице, а вернувшись от нее через час, сообщил, что «все устроено»: отъезд Их Высочеств был назначен на следующее воскресенье, а лица, находившиеся в Царском Селе, должны были тотчас с ними проститься. Потемкин отметил, что императрица говорила с великим князем и великой княгиней «так ласково и искренне, что слова ее значительно их успокоили». Тем не менее, когда Гаррис пришел проститься с ними, они оба «были чрезвычайно взволнованы, глаза их были … полны слез», а из приема, который они ему оказали, посол заключил, что «они наслушались речей графа Панина» 567 567 Там же. С. 807–812. .

В депеше лорду Стормонту от 21 сентября 1781 г. Гаррис описывал церемонию отъезда великого князя и великой княгини из Царского Села: «Свита их состояла из шестидесяти человек и, пока они находятся в пределах … империи, они на всякой станции будут употреблять около двухсот сорока лошадей. При переезде через границу, число лиц, их сопровождавших, будет значительно уменьшено». Князь Орлов, князь Потемкин и граф Панин провожали их до кареты. «Невозможно описать волнения великой княгини, – продолжал посол. – Прощаясь с детьми, она упала в обморок и была отнесена в карету в бесчувственном состоянии. Она хотела сказать что-то императрице, но голос у нее оборвался, и вообще ее вид и манеры больше напоминали положение особы, осужденной на изгнание, чем готовящейся к приятному и поучительному путешествию. Великий князь находился почти в таком же состоянии. Войдя в карету, он опустил шторы и велел кучеру ехать как можно скорее» 568 568 Там же. С.800. . Императрица, проводившая их до прихожей своих покоев, «была сильно расстроена». Простившись с ними, она отправилась к внукам.