Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Показательно, что Бобышев в те годы превратился в удобную мишень для битья. Например, Андрей Битов для очередного альманаха «Молодой Ленинград» написал рассказ о морально нечистоплотном инженере. Добрый человек из редакции позвонил Дмитрию Бобышеву и рассказал о готовящейся публикации, которая его может заинтересовать. Из мемуаров Бобышева:

Там был напечатан рассказ Битова с главным персонажем по фамилии… Бобышев. Этот ничем не примечательный Бобышев («маленький человек» – традиционный тип в отечественной литературе) служил инженеришкой в какой-то конторе, ленился, мелочно обманывая начальство, хотя и трусил, но прогуливал, ходил в рабочее время в кино, пытался даже завести легкую связь со случайной девицей, но сробел и пожмотничал, ну и так далее. Словом, становился Бобышев именем нарицательным для мелкотравчатости и моральной нечистоплотности. Мокрица он и дрянь.

Поэт отправляется в редакцию отстаивать честное имя и доходит до главного редактора. В итоге Битова вынудили изменить фамилию. Речь идет об известном рассказе Битова «Пенелопа», вышедшем в альманахе за 1965 год. Сам рассказ написан тремя годами ранее по следам всем известных событий: истории Марины Басмановой. В дальнейшем Битов вернул персонажу его родную фамилию. Можно сказать, что Бобышев стал своего рода прообразом Семецкого. Любители отечественной фантастики поймут, о чем идет речь. Так что Довлатов с явным удовольствием включился в популярную литературную игру.

При желании можно увидеть писательский прогресс Довлатова. Два рассказа в коллективных сборниках, публикации в «Крокодиле», включение в серьезную антологию. Издательская «щедрость» прямо отражается на финансовом положении Довлатова, страдающего от вечного безденежья. Из письма отцу от 27 июля 1971 года:

«Крокодил» заказал мне два фельетона. Я их кое-как написал и отправил. Один кошмарный про взятки, а другой менее пошлый про сферу обслуживания. «Молодой Ленинград» мы с Леной подписали к печати, «Дружба» с цирковым рассказом выйдет в сентябре. В «Звезду» приняты две рецензии. Одна, первая, появится в сентябре. Есть еще мелкие работы в «Костре» и Лениздате.

Короче говоря, в сентябре у меня не будет ни копейки долгу, да еще живая наличность, рублей 150!

Отчего же тогда через год в сентябре 1972-го писатель уезжает в Таллин? Известно авторское объяснение – экзистенциальный побег героя, о котором рассказывается в повести «Компромисс».

Как обычно, не хватило спиртного, и, как всегда, я предвидел это заранее. А вот с закуской не было проблем. Да и быть не могло. Какие могут быть проблемы, если Севастьянову удавалось разрезать обыкновенное яблоко на шестьдесят четыре дольки?!

Шестьдесят четыре дольки не смогли компенсировать побег девушек из балета на льду («поели», «выпили» и «ретировались»), которые являлись важной частью намеченного праздника.

Шаблинский встал и говорит:

– Поехали в Таллинн.

– Поедем, – говорю.

Мне было все равно. Тем более, что девушки исчезли.

Шаблинский работал в газете «Советская Эстония». Гостил в Ленинграде неделю. И теперь возвращался с оказией домой.

Севастьянов вяло предложил не расходиться. Мы попрощались и вышли на улицу. Заглянули в магазин. Бутылки оттягивали наши карманы. Я был в летней рубашке и в кедах. Даже паспорт отсутствовал.

Свидетели опровергают картину целиком, включая художественную разделку яблока. Михаил Рогинский/Шаблинский, выпускник журналистского факультета ЛГУ, приводит свой вариант приезда Довлатова в Эстонию:

Сережа позвонил мне из Ленинграда и сказал: «Знаешь, у меня срываются некоторые обязательства перед журналом „Нева“. Мне заказали материал о рабочем классе, а подготовить его никак не получается. Аванс, к сожалению, уже израсходован. Мне нужно где-то укрыться. Скажи, есть ли такая возможность в Таллинне?» Я, естественно, ему сказал, что такая возможность есть.

И это свидетельство также рождает вопросы. Каким образом Довлатов хотел укрыться в Эстонии? Чего он мог вообще опасаться? Литературных коллекторов, присланных журналом «Нева», которые потребуют отдать не один, а два материала о рабочем классе? Речь, видимо, идет все же о другом. Наступили не календарные, а настоящие «социокультурные» семидесятые. В литературе они означали сокращение возможностей для молодых авторов. В шестидесятые неизвестный сочинитель мог прорваться на журнальные страницы, прислав рукопись, которая выуживалась из самотека. Так состоялись, как я уже говорил, авторы молодежной прозы. Теперь же «вхождение в литературу» обставлялось рядом условий.