Михаил Гордин - Пушкинский век

— Молодой человек, — громовым голосом вопрошает Петр, — до чего ты довел мою Россию?

И объявляет грозно:

— Пока я стою на своей скале — Петербург неприступен!

Говорили, что будто бы майор сообщил о своем «видении» кому-то из министров, тот — царю, и Александр, устыдившись, велел не трогать Медного всадника.

Пушкин слышал эту историю от М. Ю. Виельгорского и, работая над «Медным всадником», быть может, вспоминал бронзового Петра, скачущего на Каменный остров.

После смерти Александра Каменноостровский дворец стал собственностью младшего брата царя — великого князя Михаила Павловича.

В 1820-е и 1830-е годы на Каменном острове кроме дач столичной знати появились по берегу Невы деревянные дома состоятельных жителей столицы. Владельцы придавали им самый замысловатый вид: то белого голландского домика с зелеными ставнями, то готической башни, то нарядной русской избы, а то и китайской пагоды.

Для развлечения публики на Каменном острове был построен деревянный театр.

«Гости съезжались на дачу. Зала наполнялась дамами и мужчинами, приехавшими в одно время из театра, где давали новую итальянскую оперу. Мало-помалу порядок установился. Дамы заняли свои места по диванам. Около них составился кружок мужчин. Висты учредились. Оставалось на ногах несколько молодых людей; и смотр парижских литографий заменил общий разговор. На балконе сидело двое мужчин. Один из них, путешествующий испанец, казалось, живо наслаждался прелестию северной ночи. С восхищением глядел он на ясное, бледное небо, на величавую Неву, озаренную светом неизъяснимым, и на окрестные дачи, рисующиеся в прозрачном сумраке. „Как хороша ваша северная ночь, — сказал он наконец, — и как не жалеть об ее прелести даже под небом моего отечества?“» Так начинается отрывок, написанный Пушкиным в конце 1820-х — начале 1830-х годов.

Пушкин жил на Каменном острове на даче, принадлежавшей богатому чиновнику, члену Совета при главноуправляющем почтовым департаментом Ф. О. Доливо-Добровольскому. На огромном участке Добровольского, расположенном по набережной Большой Невки, недалеко от Каменноостровского театра, стояло несколько сдаваемых внаем дач. Одну из них весною 1836 года занял Пушкин. «Искусственная природа бывает иногда так же хороша, как и настоящая. Каменный остров, где Пушкин нанимает дачу, показался ему прелестен, — рассказывала Н. А. Дурова, знаменитая „девица-кавалерист“, побывавшая у Пушкина. — С нами вместе обедал один из искренних друзей Александра Сергеевича, господин Плетнев да три дамы, родственницы жены его; сама она больна после родов и потому не выходила». В конце мая у Пушкиных родился четвертый ребенок, дочь Наталья. Только что возвратившийся из Москвы поэт писал своему другу П. В. Нащокину: «Я приехал к себе на дачу 23-го в полночь, и на пороге узнал, что Наталья Николаевна благополучно родила дочь Наталью за несколько часов до моего приезда. Она спала. На другой день я ее поздравил и отдал вместо червонца твое ожерелье, от которого она в восхищении. Дай Бог не сглазить, все идет хорошо».

Вид с Каменного острова. Литография С. Галактионова. 1822 г.

А дальше в том же письме: «Деньги, деньги! Нужно их до зареза».

Петербургская жизнь тяготила Пушкина. Враждебность цензуры и подозрительность правительства. Отсутствие душевного покоя, необходимого для творчества. И вечное безденежье. Он рвался в деревню, но царь не пускал.

И здесь, на Каменном острове, все то же, что и в городе, — суета, светские знакомые, светские разговоры и сплетни. Наталия Николаевна любила блистать в обществе и была охотницей до пикников, прогулок и других развлечений. В воспоминаниях В. Ф. Ленца есть такой эпизод: «Графы Виельгорские наняли на Островах Кочубееву дачу… Балкон дачи выходил на усаженное березами шоссе, которое вело от Каменноостровского моста вдоль реки к Елагину… После обеда доложили, что две дамы, приехавшие верхами, желают поговорить с графами. „Знаю, — весело сказал Виельгорский, — они мне обещали заехать“, и взял меня с собою на балкон. На высоком коне, который не мог стоять на месте и нетерпеливо рыл копытом землю, грациозно покачивалась несравненная красавица, жена Пушкина; с нею были ее сестра и Дантес. Граф стал усердно приглашать их войти. „Некогда!“ — был ответ. Прекрасная женщина хлыстнула по лошади, и маленькая кавалькада галопом скрылась за березами аллеи. Это было словно какое-то идеальное видение! Тою же аллеей, зимою 1837 года, Пушкину суждено было отправляться на дуэль с Дантесом».