Михаил Гордин - Пушкинский век

Этим летом Пушкин почти не бывал в городе. Изредка навещали его друзья — Плетнев, Жуковский, Вяземский, Брюллов. В июне по его приглашению побывали Н. А. Дурова и французский историк и литератор Ф. А. Леве-Веймар, сохранивший самые теплые воспоминания о поэте (для него Пушкин пересказал по-французски одиннадцать русских песен). Большую часть времени Пушкин проводил уединившись в кабинете. Он много работал — писал «Капитанскую дочку», стихи, статьи для «Современника». Журнал был в это время главной его заботой и надеждой. Надеждой обрести более прочное и независимое положение, вырваться из унизительной материальной нужды. Как никогда еще жаждал Пушкин теперь истинной свободы, личной и творческой:

Это окончание стихотворения «Из Пиндемонти», написанного 5 июля 1836 года.

Но с каждым днем становилось все более очевидным, что и надеждам на «Современник», как и другим, не суждено сбыться. Лучший журнал эпохи не находил своего читателя и вместо материальных выгод приносил одни убытки. Обстоятельства делали жизнь Пушкина невыносимой.

В поисках уединения поэт бродил по аллеям Каменного острова и других островов, выбирая места потише и поглуше, где не было разодетой светской публики, бесчисленных карет, кавалькад, шума, французской речи. Здесь рождались элегия «Когда за городом задумчив я брожу» (датировано 14 августа) и поэтическое завещание — «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…». На рукописи «Памятника» помета: «1836 авг. 21 Кам. остр.».

В очерке «Загородная поездка» А. С. Грибоедов, рассказывая о том, как слушал русские песни в окрестностях Петербурга, писал: «Прислонясь к дереву, я с голосистых певцов невольно свел глаза на самих слушателей-наблюдателей, тот поврежденный класс полу-европейцев, к которому и я принадлежу. Им казалось дико все, что слышали… Каким черным волшебством сделались мы чужие между своими!.. Народ единокровный, наш народ разрознен с нами, и навеки!»

В самом деле, ни в одной другой европейской стране не существовало такой глухой стены взаимного непонимания между высшим сословием и народом, какое возникло в России после петровских реформ. Просвещенные господа смотрели на мужиков как на говорящих животных — человеческих, общественных прав за ними не признавали.

Мужикам полагалось веселиться дома, или на улице, или в кабаке. Не было никаких общественных зданий, где простолюдины могли бы собираться, беседовать или танцевать под музыку. Для других сословий существовали клубы.

Старейший из петербургских клубов — Английский — основали в 1700 году. «Английским» назывался он потому, что основателем его был живший в Петербурге банкир-англичанин Гарднер, а первыми членами — англичане-коммерсанты. Со временем клуб превратился в собрание лиц избранных и стал играть известную роль в общественной жизни города. В 1820-е годы он помещался на набережной Мойки, в длинном одноэтажном доме купца Таля, а с 1830 года — также на мойке, в доме Демидовых. Попасть в члены этого клуба было очень непросто даже для людей высокопоставленных и чиновных. Принимали с большим разбором. По словам современника, «были лица высокопоставленные, но никогда не рискнувшие подвергнуться испытанию баллотировки в члены, неприятие в которые производило большое впечатление в городе». Булгарина, попытавшегося в 1827 году вступить в Английский клуб, провалили. 2 апреля 1834 года Пушкин записал в своем дневнике: «Третьего дня в Английском клубе избирали новых членов… Закон говорит именно, что раз забаллотированный человек не имеет уже никогда права быть избираемым. Но были исключения: гр. Чернышев (воен. министр) и Гладков (обер-полицмейстер). Их избрали по желанию правительства, хотя по первому разу они и были отвергнуты».

Пушкин стал членом петербургского Английского клуба в 1832 году и состоял в нем до самой смерти. Он иногда здесь ужинал, проводил вечера, играл на биллиарде и в карты. «Для развлечения вздумал было я в клобе играть, но принужден был остановиться. Игра волнует меня — а желчь не унимается», — писал Пушкин жене.