Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Если мы прыгнем назад еще на сто пятьдесят лет — из 1800 в 1650 год, — когда Ньютон был еще мальчиком, владычество Запада к 2000 году будет выглядеть не столь очевидным, но все еще вероятным. Огнестрельное оружие закрывало степи, а корабли создавали атлантическую экономику. Индустриализация все еще была чем-то невообразимым, но ее предпосылки в Западной Европе уже существовали. Если бы Голландия выиграла свои войны против Англии в 1650-х годах, если бы потерпел провал поддержанный Голландией переворот в Англии в 1688 году или если бы оказалось успешным вторжение французов в Англию в 1689 году, то некоторые учреждения, «взрастившие» Болтона и Уатта, возможно, никогда не сформировались бы. В таком случае — как я ранее уже высказывал предположение — для осуществления промышленной революции могло бы потребоваться на десятки лет больше времени, или же она произошла бы где-нибудь в другом месте в Западной Европе. Но опять-таки трудно усмотреть, что могло бы случиться правдоподобного после 1650 года, что не дало бы ей произойти вообще. Возможно, если бы западная индустриализация замедлилась и если бы цинские правители при этом также вели себя по-другому, Китай XVII и XVIII веков, может быть, быстрее догнал бы европейскую науку. Однако, как мы видели в главе 9, для того чтобы индустриализация впервые произошла на Востоке, потребовалось бы намного большее. Западное владычество к 2000 году в 1650 году было менее предопределенным, нежели в 1800 году, однако оно все еще было наиболее правдоподобным результатом. Возможно, его вероятность составляла 80 процентов?

Еще на сто пятьдесят лет раньше, в 1500 году, прогноз становится более мрачным. У западных европейцев имелись корабли, которые могли плавать в Новый Свет, но их первейшим инстинктом было попросту грабить его. Если бы Габсбурги оказались даже еще более удачливыми, нежели они были на самом деле (то есть если бы Лютер никогда не родился, либо если бы Карлу V удалось заставить его служить себе, либо если бы поход Армады против Англии в 1588 году оказался успешным, а восстание в Голландии было бы затем подавлено), они, возможно, действительно стали бы пастырями христианского мира. В таком случае испанская инквизиция могла бы заставить замолчать радикальные голоса — такие, как голоса Ньютона и Декарта, — а произвольное налогообложение могло уничтожить голландскую, английскую и французскую торговлю таким же образом, как оно уничтожило испанскую коммерцию в исторической реальности. Впрочем, есть множество «если». Несмотря на все, что мы знаем, империя Габсбургов могла породить прямо противоположный эффект: еще большему числу пуритан пришлось бы пересекать Атлантику и строить «города на холмах» [214] Город на холме», точнее, «сияющий город на холме» — популярный образ, взятый из Нагорной проповеди (Матф., 5: 14), символизирующий новый мир, который намеревались строить пуритане-переселенцы в Америке. — Прим. ред. , что стимулировало бы развитие атлантической экономики и научную революцию на другой стороне Атлантики.

Альтернативно, Габсбурги легко могли бы действовать с худшими результатами, нежели они действовали на самом деле. Если бы османы нанесли более основательное поражение шиитской Персии, турки могли бы в 1529 году взять Вену. Минареты с муэдзинами могли бы все еще устремляться в небеса над Англией, и, как выразился на этот счет Гиббон, в школах Оксфорда могли бы обучать толкованию Корана. Благодаря турецкому триумфу центр тяжести Запада, возможно, продолжал бы оставаться в Средиземноморье, и в результате атлантическая экономика завяла бы на корню. Однако, с другой стороны, — так же как и победа Габсбургов, которую я только что вообразил, — турецкий триумф мог бы также способствовать возникновению даже еще более мощного атлантического мира. Еще одна возможность — если бы в XVII веке османы и русские сильнее сражались друг с другом, они могли бы оказаться слишком слабыми для того, чтобы закрыть западные степи для кочевников. В этом случае победы династии Цин в XVII и XVIII столетиях могли бы вызвать движение монголов в Европу, в результате чего кризис XVII века на Западе стал бы чем-то столь же мрачным и тяжелым, как и последние дни Рима. Если бы на Западе случились новые «темные века», то в Китае — по прошествии достаточного числа столетий — могли бы иметь место свои собственные научная и промышленная революция, когда его социальное развитие уперлось бы в «твердый потолок». Кто знает? Однако ясно одно: в 1500 году шансы на то, что Запад будет к 2000 году властвовать, были намного ниже, нежели к 1650 году, — возможно, не намного более, нежели пятьдесят на пятьдесят.