Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Что означает данная разница? Изоляция фактов и рассмотрение их независимо от контекста является отличительной чертой современной науки (как в том излюбленном предостережении «при прочих равных условиях…»). Возможно, как гласит одна теория, данный контраст в отношении функций мозга означает, что люди Запада попросту более логичны и «научны», нежели люди Востока.

А возможно, что и нет. Данные эксперименты не показали, что люди Востока не могут отделять факты от контекста или что люди Запада не могут рассматривать вещи в перспективе. Они лишь показали, что для каждой из этих групп менее привычно думать определенным образом, и в таком случае, чтобы справиться, приходится работать более напряженно. Обе группы способны выполнять оба вида заданий, и регулярно это делали.

В каждую эпоху и в каждой стране мы обнаруживаем рационалистов и мистиков; мы обнаруживаем тех, кто абстрагируется от деталей, и тех, кто вникает во все сложности; и мы даже обнаруживаем немногих людей, которые делают и то и другое. А вот что при этом варьирует, так это проблемы и испытания, с которыми эти люди сталкиваются. Когда европейцы около 1600 года начали создавать атлантическую экономику, они также создали для себя и новые проблемы. Чтобы решать их наилучшим образом, оказались необходимыми механические и научные модели реальности. На протяжении следующих четырехсот лет эти способы мышления сделались частью западного образования, все более становясь образом мыслей «по умолчанию». На Востоке, где проблемы того рода, которые породила атлантическая экономика, вплоть до XIX века представлялись не столь актуальными, данный процесс пока еще не зашел столь далеко.

Еще не далее как в 1960-х годах некоторые западные социологи утверждали, что восточная культура — в частности, конфуцианство — мешает тем, кто погружен в нее, развивать предпринимательский дух конкуренции и инноваций, необходимый для экономического успеха. В 1980-х годах — перед лицом очевидного факта японского экономического успеха — новое поколение социологов пришло к выводу, что конфуцианские ценности уважения к власти и самопожертвования ради группы не препятствуют капитализму. Скорее, на самом деле именно они служат объяснением успехов Японии. Однако, может быть, более разумным будет сделать вывод, что люди приспосабливают свою культуру к нуждам социального развития. А это развитие в конце XX века породило также конфуцианских и коммунистических капиталистов — наряду с либеральными капиталистами.

Вывод, что мы получаем такую мысль, в которой нуждаемся, возможно, имеет смысл также и в отношении другого странного феномена, который психологи называют эффектом Флинна. С тех пор как начали проводиться тесты IQ (умственного развития), получаемые при этом средние оценки неуклонно становятся выше (примерно на три балла за десятилетие). Приятно было бы думать, что все мы становимся умнее. Однако более вероятно то, что попросту у нас возрастает умение мыслить современным, аналитическим образом. Его и показывают результаты данных тестов. Чтение книг делает нас более «современными», нежели рассказывание историй. Также и компьютерные игры (к ужасу многих педагогов), по-видимому, также делают нас более «современными».

Несомненно, верно и то, что не все культуры равно восприимчивы к меняющимся обстоятельствам. Например, исламские страны имеют одиозную славу: не многие среди них являются демократическими, в не многих из них есть современные диверсифицированные экономики, и они породили мало ученых, получивших Нобелевскую премию. Некоторые немусульмане делают из этого вывод, что ислам, должно быть, является религией невежества, из-за которой миллионы людей погрязли в болоте суеверий. Но если бы это было верным, то тогда сложно объяснить, почему тысячу лет тому назад многие из лучших ученых, философов и инженеров мира были мусульманами, или почему вплоть до XVI столетия мусульманские астрономы опережали всех прочих.

Реальное объяснение, как я подозреваю, состоит в том, что после 1700 года многие мусульмане в ответ на военное и политическое поражение «обратились вовнутрь» — то есть поступили точно так же, как и многие китайские конфуцианцы в XIII и XIV веках. Ислам — это все еще «широкий шатер». Одной крайностью является Турция, которая модернизировалась настолько эффективно, что выглядит подходящим кандидатом на вступление в Европейский союз. В качестве другой крайности мы обнаруживаем людей — таких, как некоторые из движения Талибан, — которые убьют женщин, если те покажут свои лица на людях. В целом, однако, по мере того как мусульманский мир скатывался из состояния, когда он был центром Запада, в состояние эксплуатируемой периферии, его социальное развитие стагнировало, и он оказался в роли жертвы. Положить этому конец — великая задача для современного ислама. И кто знает, какие преимущества мусульманский мир сможет затем обнаружить в своей отсталости.