модель в самомалейшей степени могла быть формализована и верифицирована; и без того, чтобы
грамматика давала бы нам ключ к экономическому языку или речи экономики (если предположить, что таковые существуют и что они в достаточной степени остаются одними и теми же во времени и в пространстве). В общем, речь шла о том, чтобы добиться вразумительности, рассматривая те сочленения, те формы эволюции и, в не меньшей мере, те колоссальные силы, которые поддерживали традиционный порядок и то «косное насилие», о котором говорит Жан-Поль Сартр. А значит — об исследовании на стыке социального, политического и экономического круга явлений.
Чтобы идти таким путем, не существовало иного метода, помимо наблюдения — наблюдения непрестанного, изнуряющего зрение; помимо обращения к разнообразным гуманитарным наукам плюс систематического сравнения, сопоставления опыта, имеющего одну и ту же природу, не слишком опасаясь, как бы при таких необходимых сопоставлениях между довольно малоподвижными системами анахронизм их не сыграл с нами дурную шутку. Это тот сравнительный метод, который более прочих рекомендовал Марк Блок и которым пользовался я в соответствии с концепцией длительной протяженности. При нынешнем уровне наших познаний нам настолько доступны многие данные, сравнимые во времени и пространстве, что возникает впечатление, будто не просто сопоставляешь опыт, рожденный волею случая, но почти что сам ставишь эксперимент. Таким вот образом я и построил книгу на полпути между историей, первоначальной ее вдохновительницей, и другими науками о человеке.
Что я беспрестанно встречал в ходе такого сличения модели с итогами наблюдения, так это упорное противостояние между нормальной и зачастую рутинной экономикой обмена (в XVIII в. сказали бы естественной ) и более высокой, усложненной экономикой (ее бы в XVIII в. назвали искусственной ) 1 1 Accarias de Sérionne J. Les Intérêts des nations de l’Europe développés relativement au commerce. 1766 (в частности, с. 270).
. Я убежден, что такое разделение вполне ощутимо, что и действующие силы, и люди, [их] действия и характер мышления, «ментальность», не одни и те же на этих разных этажах. Что встречающиеся на определенных уровнях правила рыночной экономики, какими описывает их классическая экономическая наука, намного реже действовали в своем обличье свободной конкуренции в верхней зоне — зоне расчетов и спекуляции. Там начиналась «теневая зона», сумрак, зона деятельности посвященных, которая, я считаю, и лежит в основе того, что можно понимать под словом «капитализм». А последний — это накопление могущества (он строит обмен на соотношении силы в такой же и даже в большей мере, нежели на взаимности потребностей), это социальный паразитизм, является он неизбежным или нет, как и множество других явлений. Короче, имелась иерархия торгового мира, даже если — как, впрочем, в любой иерархии — верхние этажи не могли бы существовать без нижележащих, на которые они опирались. Не будем, наконец, забывать, что под самой зоной обменов то, что я за неимением лучшего выражения назвал материальной жизнью , образовывало на протяжении столетий Старого порядка самый толстый слой из всех.
Но не сочтет ли читатель спорным — еще более спорным, чем это противопоставление разных этажей экономики, — употребление мною для обозначения самого верхнего этажа слова капитализм ? Этот термин — капитализм — появился в своей законченной и ярко выраженной форме несколько поздно, лишь в начале XX в. Бесспорно, что на всю его сущность наложило отпечаток время его подлинного рождения в период 1400–1800 гг. Но относить его к этому периоду — не будет ли это тягчайшим из грехов, в какой только может впасть историк — грехом анахронизма? По правде сказать, меня это не слишком беспокоит. Историки придумывают слова, этикетки, чтобы задним числом обозначать свои проблемы и свои периоды: Столетняя война, Возрождение, гуманизм, Реформация… Мне нужно было особое слово для этой зоны, которая не является настоящей рыночной экономикой, но зачастую полной ее противоположностью. И неотразимо привлекательным оказывалось как раз слово «капитализм». Так почему бы не взять на вооружение это слово, вызывающее столько ассоциаций, забыв обо всех горячих спорах, какие оно возбуждало и возбуждает еще сейчас?
В соответствии с правилами, действующими при построении любой модели, я в этом томе осторожно продвигался от простого к сложному. То, что бросается в глаза при первом же взгляде на экономические общества прошлого, — это то, что обычно именуют обращением или рыночной экономикой . И, следовательно, в первых двух главах — «Орудия обмена» и «Экономика перед лицом рынков» — я занялся описанием рынков, торговли вразнос, лавок, ярмарок, бирж… Разумеется, со множеством деталей. И попытался вскрыть правила обмена (ежели такие существуют).
Читать дальше