Коллектив авторов Биографии и мемуары - Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

(Ему же, 2 сентября 1724 г.). P. S. Я не могу понять положения этого государства. Царь шестой день не выходит из комнаты и очень не здоров от кутежа, случившегося в Царской мызе, по поводу закладки церкви, при чем было выпито три тысячи бутылок вина. Это задерживает поездку в Кронштадт. Уже близки маскарады и здесь ни о чем другом не говорят, как об удовольствиях, тогда как народ чуть не плачет. Истощают суммы, назначенные для войска и флота. Так поступает не один царь, но он обязывает к тому и своих подданных. Постройки, предпринятые на Васильевском острову, должны быть в этом году окончены, если нет, то последует конфискация имений и земель, и вопреки всему этому не платили ни войскам, ни флоту, ни коллегием, ни кому бы то ни было. Все ужасно ропщут. Принуждают жителей Москвы переселиться в Петербург, что нельзя сделать без больших издержек. Но почти известно, что они возвращаются в Москву. Есть основание, руководящее им, именно судебное следствие синода, который должен два миллиона и сверх того пропало из казны патриарха 12 000 000 рублей, в которых синод не может дать отчета.

(Ему же, 21 октября 1724 г.). На днях объявлен указ, по которому каждый в продолжении года должен платить свои долги новой монетой для удовлетворения своих кредиторов, чтобы никто не имел повода жаловаться. Мне хотелось подать в суд жалобу на Царя, чтобы он уплатил мне 3500 рублей жалованья, весьма заслуженного, которое он мне должен. Но когда я увидел, что еще все войска и флот не получали жалования, домогаясь по шестнадцати и восемнадцати месяцев, я полагал, что моя просьба останется без успеха. Еще не так денег, как не достает пайков в Кронштадте и других местах, и это причиной тому, что 200 000 человек, которые должны бы отправиться в Ладогу, еще не ушли.

Отец мой родился при Петре и видел его, когда был мальчишкой, лет пятнадцати, и был на его похоронах. Потом отец мой живал то в Севске, то в Брянске, то в Ельце, а урывками бывал в Петербурге и Москве, и уже все происшествия после Петра I помнил ясно и рассказывал много. Отец мой, между прочим, рассказывал, что ему удалось два раза быть на похоронах Петра, великого государя: в первый раз 10 марта 1725 года, похороны были весьма торжественны, но когда архиепископ Феофан начал свою проповедь, знаменитыми словами: «Что се есть? До чего мы дожили? О, Россияне, что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем?»… To в след за этими словами вся церковь зарыдала и что после этого, отец мой не помнил, говоря, что вероятно и никто не помнит и не видел: до того была скорбь всеобщая и непритворная. Гроб с телом великого Государя оставался среди церкви лет шесть, и тогда окончательно предали земле; отцу моему пришлось быть свидетелем и этих похорон.

Трудное было житье, не то, что теперь! Ну хоть возьмем об одежде; знаете ли сколько раз переменяли форму одежды, да не военную или чиновную, а так всей Руси православной? Еще при царе Алексее Михайловиче вышел указ, запрещавший подстригивать волосы и носить кафтаны по немецкому образцу; потом при Петре I приказано носить платье венгерское и нижний кафтан чтоб был короче верхнего, a через год приказано носить платье немецкое, саксонское, французское и седла иметь немецкие. Потом, лет через двадцать, с бородачей, кроме крестьян, за право носить кафтаны старого покроя, но с красным козырем (стоячий воротник), взималось 50 руб. штрафу.

Петр Великий часто бывал в Ельце и останавливался у Петра Степановича Россихина. Однажды он приехал очень веселый и, объявив, что очень доволен работами в Воронеже и в Таврове, приказал подать себе кочережной браги. Россихин поднес, и царь сказал ему: «У кого в руках, у того и в устах». Выпил Россихин, потом жена его, a потом царь, и стакан хрустальный раздавил в руках, a за обедом шесть оловянных тарелок свернул в трубку, а потом пил кавардак из браги. У Россихиных долго хранились эти тарелки и стакан склеенный, и грамота свободного винокурения, но все сгорело; остался только стул, сделанный для Петра, потому что тогда все сидели на лавках.

Преобразование в одежде и покрое введено только между дворянами, чиновниками и гражданами, а священникам и крестьянам дано на волю сохранить бороды и одеваться по старинному покрою. Борода еще поныне у попов составляет существенную часть внешности. Перемена одежды немного стоила трудов для Петра I. Все с охотой уступили его воле, и находили тут только тот один порок, что Немецкий сюртук, особливо в таком холодном климате, не так хорошо прикрывает, как Русский, но все же столько же требует сукна…