Коллектив авторов Биографии и мемуары - Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

Москва вся занималась в сие время одним только Пугачевым. Сей изверг был уже тогда в нее привезен, содержался окованной на цепях, и вся Москва съезжалась тогда смотреть сего злодея, как некоего чудовища, и говорила об нем. Над ним, как над государственным преступником, производился тогда, по повелению императрицы, формальной и важнейший государственной суд и все не сумневались, что он казнен будет.

Кроме сего достопамятно было, что в самое сие время производилось в Москве с превеликим поспешением строение, на Пречистенке, временного огромного дворца для пребывания императрицы. Ибо как она намерена была прибыть в Москву для торжествования мира с турками, а головинской дворец, в котором она до того времени живала, во время чумы сгорел и ей жить было негде, то и приказала она построить для себя дворец на скорую руку. Почему, несмотря на всю стужу и зимнее тогдашнее время, и производилось строение сие с великим поспешением и тысячи рук занимались оным денно и ночно.

Как скоро я все свои дела кончил, то ни мало не медля, севши поутру в свою кибитку, поскакал я домой; но не успел поравняться при выезде из Москвы с последнею заставою, как увидел меня стоявший на ней знакомый офицер г. Обухов и закричал; «Ба! ба! ба! Андрей Тимофеевич, да куда ты едешь?» – «Назад, в свое место», сказал я. – «Да как это, братец, уезжаешь ты от такого праздника, к которому люди пешком ходят?» – «От какого такого?» (спросил я). – «Как, разве ты не знаешь, что сегодня станут казнить Пугачева, и не более как часа через два? Остановись сударь, это стоит любопытства посмотреть». – «Что ты говоришь? (воскликнул я); но, эх, какая беда! Хотелось бы мне и самому это видеть, но как я уже собрался и выехал, то ворочаться опять не хочется».

«Да на что и зачем ворочаться; вот я сейчас туда еду, так поедем вместе со мной в санях моих, а кибитка пускай здесь у меня на дворе постоит и тебя дождется». – «Очень хорошо, братец», (сказал я), и ну скорее вылезать из кибитки, иттить к нему в квартиру и на скорую руку оправляться, а через несколько минут мы с ним, севши в сани, и полетели действительно на Болото, как место назначенное для сей казни.

Мы нашли уже всю площадь на Болоте и всю дорогу на нее, от Каменного моста, установленную бесчисленным множеством народа. Я неведомо как рад был, что случился со мною такой товарищ, которого все полицейские знали и которому все там коротко было известно. Он, подхватя меня, не бегал, а летал со мною, совался всюду, для приискивания удобнейшего места для смотрения. И мы вскоре за сим увидели молодца, везомого на превысокой колеснице в сопровождении многочисленного конвоя из конных войск. Сидел он с кем-то рядом, а против его сидел поп. Повозка была устроена каким-то особым образом и совсем открытая, дабы весь народ мог сего злодея видеть. Все смотрели на него пожирающими глазами и тихой шепот и гул оттого раздавался в народе. Но нам некогда было долго смотреть на сие шествие, производимое очень медленно, а мы, посмотрев несколько минут, спешили бежать к самому эшафоту, дабы захватить для себя удобнейшее место для смотрения. Весь оной в некотором и нарочито великом отдалении окружен был сомкнутым тесно фрунтом войск, поставленных тут с заряженными ружьями, и внутрь сего обширного круга непускаемо было никого из подлого народа [109]. Но товарища моего, как знакомого и известного человека, а при нем и меня, пропускали без задержания, к тому ж мы были дворяне, а дворян и господ пропускали всех без остановки; и как их набралось тут превеликое множество, то судя по тому, что Пугачев наиболее против их восставал, то и можно было происшествие и зрелище тогдашнее почесть и назвать истинным торжеством дворян над сим общим их врагом и злодеем.

Нам с господином Обуховым удалось, протеснившись сквозь толпу господ, пробраться к самому эшафоту и стать от него не более как сажени на три, и с самой той восточной стороны оного, где Пугачев должен был на эшафоте стоять для выслушивания читаемого ему всего сенатского приговора и сентенции. Итак, имели мы наивыгоднейшее и самое лучшее место для смотрения, и покуда его довезли, довольно времени для обозрения эшафота и всего окружающего оной, довольно еще просторного порожнего внутри круга. Эшафот воздвинут был посреди оного, четверосторонний, вышиною аршин четырех и обитой снаружи со всех сторон тесом, и с довольно просторным наверху помостом, окруженным балюстрадой. Всход на него сделан был только с одной южной стороны по лестнице. Посреди самого сего помоста воздвигнут был столб, с воздетым на него колесом, а на конце утвержденным на нею железною острою спицею. Вокруг эшафота сего в расстоянии сажень на двадцать поставлено было кругом и со всех сторон несколько виселиц не выше также аршин четырех или еще ниже, с висящими на них петлями и приставленными лесенками. Мы увидели подле каждой из них приготовленных уже палачей и самых узников, назначенных для казни, держимых тут стражами. А таким же образом лежали некоторые и другие из их злодейского общества, скованные, при подножии самого эшафота. Не успела колесница подъехать с злодеем к эшафоту, как схватили его с ней и взведя по лестнице на верх оного, поставили на краю восточного его бока, против самых нас. В один миг наполнился тогда весь помост множеством палачей, узников и к ним приставов, ибо все наилучшие его наперсники и друзья долженствовали жизнь свою кончить вместе с ним на эшафоте, почему и приготовлены уже были на всех углах и сторонах оного плахи с топорами. Подле самого ж Емельки Пугачева явился тотча секретарь, с сенатским определением в руках, а пред ним внизу и подле самых нас, на лошади верхом, бывший тогда обер-полицеймейстером г. Архаров.