Коллектив авторов Биографии и мемуары - Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

Поводом к несчастному происшествию сему и обстоятельства оного были, сколько нам тогда по разносившимся слухам и по письму одного самовидца, имевшего в сем бедствии личное соучастие, было известно – следующее [96]:

Как скоро язва в Москве так сильно начала усиливаться, что не можно уже было удержать ее в пределах, какие предосторожности и старания к тому употребляемы ни были, и чума взяла верх над всеми полагаемыми ей препонами, то сие так всех живущих в ней устрашило, что всякий, кто только мог, стал помышлять о спасении себя бегством и действительно уезжал и уходил из сего несчастного города, а особливо, узнав, что не было к тому и дальнего препятствия. Ибо, сначала хотя и учреждены были при всех въездах и выездах строгие заставы, невыпускавшие никого из Москвы; но сие продолжалось только до того времени, покуда имел сам главнокомандующий тогда Москвою, старичек фельдмаршал, граф Петр Семенович Салтыков в ней свое пребывание, и находились также и все военные команды в городе.

Но, как для увеличивающейся с каждым днем опасности принуждены были и все почти последние вывесть из города в лагерь, да и сам главнокомандующий уехал в свою подмосковную деревню; то ослабела сама по себе как полиция, так и прочие власти, и Москва поверглась в такое состояние, которое походило почти на безначалие, и очумленная общим и повсеместным несчастием, глупая чернь делала что хотела, ибо ни смотреть за нею, ни действия ее наблюдать было некому, а всякому нужно было о самом себе помышлять.

При таком критическом положении, когда из господ и дворян никого почти в Москве не было и в домах их находились оставшие только холопы, и те голодные; раскольники же и чернь негодовали на учреждение карантинов, запечатание торговых бань, непогребение мертвых при церквах и на прочие коммиссиею учрежденные распоряжения, которые были не по их глупому вкусу.

Не оставили и попы с своей стороны делать злу сему возможнейшее споспешествование, будучи движимы корыстолюбием и желая от народа обогатиться. Ни мало не из благочестия и истинного усердия, а единственно из корысти учреждали они по приходам своим ежедневные крестные ходы, и сделали сие без всякого от начальства своего дозволения. Но как народ от сих скопищ при ходах еще пуще заражался, ибо мешались тут больные, и зараженные, и здоровые, то попы увидев, наконец, что они от доходов при сих богомолиях, заражаясь от других, и сами стали помирать, как то им от архиерея было предсказано, сии хождения со крестами бросили.

Но праздность, корыстолюбие и проклятое суеверие прибегло к другому вымыслу. Надобно было бездельникам выдумать чудо и распустить по всей Москве слух, что не вся надежда еще потеряна, а есть еще способ избавиться от чумы чрез поклонение одной иконе.

Орудием к тому были двое: один гвардейского Семеновского полку солдат, Савелий Бяков, а другой фабричный Илья Афанасьев.

Бездельники сии, при вспоможении одного попа от церкви Всех Святых, что на Кулишке, выдумали чудо, которое, хотя ни с величеством божиим, ни с верою здравою, ниже с разумом было согласно, но которому, однако, при тогдашних обстоятельствах, глупая, безрассудная и легковерная чернь в состоянии была поверить. А именно, на Варварских воротах, в Китае-городе, стоял издревле большой образ Богоматери, называемой «Боголюбской»; и помянутой поп разгласил везде, будто бы оной фабричной пересказывал ему, что он видел во сне сию Богоматерь, вещающую ему так:

«Тридцать лет прошло, как у ее образа, на Варварских воротах, не только никто и никогда не пел молебна, но ниже пред образом поставлена была свеча; то за сие хотел Христос послать на город Москву каменный дождь, но она упросила, чтоб вместо оного быть только трехмесячному мору».

Как ни груба и ни глупа была сия баснь, и как ни легко можно было всякому усмотреть, что выдумана она самым невеждою и глупцом; однако, не только чернь, но и купцы тому поверили, а особенно женщины, по известному и отменному их усердию к Богоматери и приверженности ко всем суевериям, слушали с отменным благоговением рассказы фабричного, сидящего у Варварских ворот и обирающего деньги с провозглашением: «Порадейте, православные, Богоматери на всемирную свечу!» и взапуски друг пред другом старались изъявить свою набожность служением сему образу молебнов и всеночных; и сие делала не только чернь, но и самое купечество.

А жадные к корысти попы, оставив свои приходы и церковные требы, собирались туда с налоями и производили сущее торжище, а не богомолие; ибо всякий, для спасения живота своего, не жалел ничего, а давал все, что мог, добиваясь только службы, или подавал подаяние.