Коллектив авторов Биографии и мемуары - Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

Принятыми мною мерами в десять дней все возмущение было прекращено, зачинщики пойманы и открыты причины. Одна из главнейших причин была та, что Павел I, вступая на престол, велел всех без изъятия привести к присяге на верность ему и подданство. Злонамеренные люди, а особливо некоторые из священников, начали толковать крестьянам, что они не принадлежат более своим господам, – но, учиня присягу на подданство государю, должны от него только и зависеть. Вторая же причина, гораздо основательнейшая, состояла в неудовольствии крестьян на помещиков за худое с ними обращение. Доказательством сего последнего может служить то, что в том же уезде многие деревни, принадлежавшие добрым помещикам, не только остались спокойны, но, не быв в силах защитить своих господ от мятежников, доставляли им средства удалиться в ближайшие города.

Важнейших преступников низкого состояния велел я наказать телесно, больше опасных – отослать на поселение в дальнейшие губернии. Что же принадлежит до некоторых бродяг, приобретших себе право дворянства в России, что не так трудно, как я в начале записок моих о том сказал, – и духовенства, – то хотя имел я полную власть их наказать, не хотел я однако переступить коренных российских прав. Да простит мне читатель мой, что я так тогда думал и полагал, что могут существовать в России какие-либо права. Я отослал их к высшему начальству, а оное – на решение Павла I. Государь, не взирая на коренные права, которыми Дворянство и духовенство изъемляются от телесного наказания, велел их высечь кнутом и сослать в Сибирь в каторжную работу. Павел I в начале царствования своего боялся первоначально нарушать таковые права. Поэтому, чтобы дать вид закона своему определению, в манифесте своем, по самодержавию своему, сперва лишил он этих несчастных дворянского и духовного достоинства, а потом велел наказать кнутом, как людей, не имеющих уже никаких преимуществ. Однако ж, не можно ли сказать противу сего и в самодержавном правлении, что за одно преступление самое человечество не позволяет дважды наказывать. Это было так ново во времена Павла I, но при сыне его Александре телесные наказания благородных людей и даже смертная казнь исполняются без всяких в определениях оговорок.

Хотя я был уполномочен определять наказания кнутом, но никогда не имел духа рассматривать мучительское сие орудие и действие оного. Кнут употребляется у всех народов – для погоняния лошадей. Но сей кнут есть совсем другого рода. Историк российский Карамзин говорит, якобы русские переняли сие наказание у монгольских татар. Как бы то ни было, но сказали мне, что искусный палач (есть в России люди, которые обучаются сему злодейскому искусству) тремя ударами может лишить человека жизни. Другие же, напротив, уверяли, что хотя сие наказание весьма мучительно, но не смертельно. А те, которые по наказании сем не скоро умирают, бывают удавливаемы в тюрьмах палачами, куда их обыкновенно после провожают, – и что сие наиболее делалось в правление Павла I.

За успешное окончание своего поручения награжден я был от императора Павла I командорственным крестом св. Анны 2-го класса. Командорство мое находилось в московской губернии и состояло из 150 душ, которого лишил меня вместе с прочими командорами император Александр I. Вместо дохода от имения в 150 душ, определил он мне по 270 рублей ежегодно ассигнациями, составляющими только четвертую часть настоящей цены.

По окончании моего поручения возвратился я к генералу Философову, который находился тогда в имении двоюродного брата своего не в далеком расстоянии от места действия моего. Там сделал он подробное о всем донесение государю и отправился вместе со мною в город Минск, назначенный для его местопребывания. Там занимался я побольшей частью письменными делами в его канцелярии и показыванием в войске разных ни на что непотребных оборотов, которые успел я перенять в бытность мою в Петербурге, живя в доме моего генерала…

Вдруг, 21 числа сего месяца (т. е. сентября 1771 г.), поражены неописанным образом все мы были страшным известием о случившемся в Москве великом несчастии, и бывшем в оной страшном мятеже, возмущении и убийстве архиерея московского.

Господи, как перетревожил и смутил всех нас тогда слух о сем печальном происшествии. Нам случилось тогда быть всем вместе, как мы сие известие услышали и нас оно так всех поразило, что мы остолбенели и не могли долго ни одного слова промолвить, а только друг на друга взглядывали, и насилу – насилу собрались с духом и начали рассуждать и говорить о сем предмете. И чего, и чего не придумали мы тогда о могущих произойти оттого печальных и бедственных следствиях!