Савелий Ямщиков - Спасенная красота (рассказы о реставрации памятников искусства)

Фантазия, как ковш для питья, вошла в его творчество, и он пил из этого ковша, утоляя жажду своего воображения.

Е. Честняков. Феи. После реставрации.

Художник должен действовать на зрителя — иначе бессмысленно творчество. Честняков будил мысль и чувства, взывал к самосознанию и человеческому достоинству, дарил радость бытия и надежду. И в этом главная реальность его фантазий.

Мы часто говорим о красоте, но видим ее как бы поверхностно, восхищаясь красотой зари, леса, подаренного нам цветка. Но не менее важна красота другая, от глаза скрытая, но составляющая суть человека, в котором она живет, явления, ею отмеченного. Красота, которая излучает свет и тепло, творит и возвышает.

Именно такую красоту искал во всем Ефим Честняков. Как начало созидающее, активно преобразующее. «Красота — свет, созидание... творчество... жизнь... Красота — созидательное целомудрие...» Красота, по утверждению художника, совершенствует, украшает окружающее, подымает к свету. Но человек должен быть настроен на эту красоту, уметь увидеть ее, услышать ее музыку, почувствовать поэзию во всем, что его окружает, «иметь запрос к прекрасному», а не довольствоваться унылой жизнью, бессодержательной духовно. Ефиму Васильевичу было уже семьдесят лет, когда он писал племяннице: «Люби поэзию — душевный хлеб. Без поэзии жизнь скучна, материальна, как у животных».

И, наконец, главное, как кульминация, как самый высокий порыв: «Гляди вперед и покажи свои грезы... и по красоте твоих грез ты займешь свое место...» От того, насколько велик духовный взлет человека, зависит, что сможет он сделать в жизни, как украсит ее. В совершенствовании мира путь красоты...

Обложка книжки сказок Ефима Честнякова.

Таков он был, крылатый человек Ефим Васильевич Честняков... Человек, которому открывалась несказанная красота жизни. И хотел он, чтобы люди всегда жили в этой красоте, и сами были красивы, и чтобы всего у них было в изобилии, труд стал праздником, и не знали они ни в чем нужды и горя.

Вся жизнь его была затрачена на искусства. «Я считал это важным не только для преобразования деревни, но и всей страны, и работал до изнеможения», — писал художник.

Был ли он счастлив? — прямого ответа на этот вопрос в записях художника, к сожалению, нет. Но однажды, листая Л. Толстого, который, кстати, был одним из любимых писателей Честнякова, я прочла: «В мечте есть сторона, которая выше действительности. В действительности есть сторона, которая выше мечты. Полное счастье было бы соединением того и другого».

Если судить по этой записи, Честняков был очень счастливым. А мы должны ощущать счастье оттого, что узнали о нем, можем приобщиться к его искусству, к мысли его и душе. Все, что он сделал для нас, чему учил, так свежо и живо сегодня, что кажется, и сам он живет по-прежнему в своем Шаблове, в доме, построенном из двух овинов, с волоковым оконцем, глядящим вдоль улицы. И как прежде, до поздней ночи и с раннего утра горит в нем огонек, и ложатся на холст изумрудные краски северного леса, голубоватые тона речной воды и розовые блики солнечной зари.

Разлетелись по свету его ученики — и молва о художнике разнеслась по земле. Свет благодарности рождает огонь памяти — лучший памятник человеку.

Однажды он записал в своей записной книжке: «Я давно родился на земле...». Эта запись мне вспомнилась, когда я, поднявшись на шабалу, посмотрела вдаль. В той первозданной земной красоте, которая мне открылась, невольно ощущаешь себя частицей природы, может, даже всего мироздания. Возникает чувство причастности к вечному, бессмертному.

Здесь зарождалась его любовь к красоте, кристальность души и чистота искусства. Он здесь обретал крылья, которые дал другим.

...Если бы вышел сейчас из дома, сел бы под своими любимыми тополями и непременно спросил бы собеседника:

— Слышишь что-нибудь?

— Слышу...

— А что слышишь-то?

— Вроде музыка какая...

— Молодец, хорошо слышишь, — обрадовался бы Ефим. — Это тополя поют...