Игорь Латышев - «Дух Ямато» в прошлом и настоящем

Отдельные националистические идеи стали также скрыты ядром целого конгломерата литературных явлений. В последнее время их можно, в частности, обнаружить в некоторых литературоведческих работах. В 1978 г. один из старейших литераторов Японии, Кобаяси Хидэо, опубликовал фундаментальный труд «Мотоори Норинага». Объект исследования, Мотоори Норинага (1730–1801), был основоположником нового направления в японской филологической науке позднего средневековья и создателем определенной идеологической системы, известной под названием «кокугаку» или «вагаку», т. е. «национальной» или «японской науки». Мотоори Норинага принадлежат многочисленные работы по истории литературы раннего средневековья, а также комментарии к таким шедеврам японской классической литературы, как «Син Кокинсю» и «Гэндзи-моногатари». Трудом всей его жизни является «Кодзикидэн» — комментарий к первой японской хронике — «Кодзики» («Запись о делах древности», 712), в которой наряду с историческими данными были собраны мифы и легенды о создании японского государства и воцарении правящей династии.

Основываясь на некритически воспринятых текстах «Кодэи-ки», Мотоори Норинага и его последователи противопоставили японскую историю и культуру культуре иноземной, на том этапе главным образом китайской. Они создали учение о Японии как о стоящей в центре вселенной стране богов и об императорах как о назначенных самими богами божественных правителях этой страны. Это учение отражало настроения кругов, находившихся в оппозиции к реакционному режиму токугавского сёгуната, официальной идеологией которого было заимствованное из Китая конфуцианство. Сыграв определенную прогрессивную роль во время борьбы за свержение сёгуната в период революции Мэйдзи (1868 г.), оно вместе с тем легло в основу идеологий японского национализма [5, с. 84–86].

Исследование X. Кобаяси, посвященное сложному и неоднозначному творческому наследию основоположника кокугаку, начинается и заканчивается изложением завещания Мотоори Норинага, содержащего его размышления о смысле человеческой жизни. Соглашаясь с Мотоори, X. Кобаяси призывает к интуитивному, иррациональному постижению мира как методу познания, имманентно присущему японской нации. Высокую оценку получает также у X. Кобаяси и метод прочтения древних текстов, выдвигаемый Мотоори, который считал, что их восприятие требует внутреннего зрения, интуитивного вчувство-вания и не может быть раскрыто путем логических рассуждений или анализа фактического материала. Призывая отказаться от «ложного мудрствования», X. Кобаяси тем самым отрицает необходимость научного подхода к изучению истории японского государства, вслед за Мотоори рассматривает «Кодзики» как совершенное выражение «духа Ямато».

Встреченная восторженно частью критиков, книга X. Кобая-си вызвала в то же время ряд возражений со стороны прогрессивных ученых, которые указывали, что данное Мотоори толкование «Кодзики», получившее такую высокую оценку в работе X. Кобаяси, является далеко не бесспорным в свете последних, достижений филологической и исторической науки, что неправильно объявлять истинными только неизменные принципы традиционных мышления и образа жизни, что нельзя с такой категоричностью отрицать значение китайской традиции в истории японской культуры и т. д. [8, с. 61–62].

С нашей точки зрения, наиболее существенный недостаток исследования X. Кобаяси — безоговорочное принятие учения, Мотоори о якобы присущей японцам особой системе мышления, и уникальных особенностях «духа Ямато», отсутствие критической оценки этого аспекта его учения, легшего в основу идеологии «японизма».

В таком подходе X. Кобаяси нетрудно заметить подспудное стремление перекинуть мостик к настоящему и дискредитировать, а если возможно, то и аннулировать как заимствованные, чуждые исконному «духу Ямато» принципы демократического социального устройства, возобладавшие в первые послевоенные годы.

Стремление подчеркнуть национальную исключительность, уникальность японской культуры можно обнаружить и в вышедшей в 1984 г. книге Кониси Дзюнъити «История японской литературы. Древнейший и древний периоды». Говоря во введении о задачах, которые он ставил перед собой в этой работе, автор подчеркивает, что при изложении фактического материала он в основном опирался на исследования своих предшественников и потому видит свою основную заслугу в обосновании гипотезы об особом характере японской литературы [10, с. 30].