Сергей Глезеров - Коломяги и Комендантский аэродром. Прошлое и настоящее

О своем отце, Григории Аверьяновиче Крикуне, я знаю очень немного. Украинец, родом из-под Полтавы, младший лейтенант по званию, он был командиром танка. Вскоре после постоя в Коломягах танкистов отправили обратно на фронт, и мой отец погиб в начале зимы 1943 года на печально знаменитых Синявинских болотах — его танк провалился под лед. Он даже не смог узнать, что в декабре того года родилась я, его дочь.

Моя мама, Раиса Егоровна Ершова, признавалась мне потом, что особенно его не любила, но танкист здорово помогал ей продуктами, а мама во время блокады едва не умерла от голода. Дело в том, что во время блокады мама осталась без работы. А произошло это вот почему. В начале войны маму, жившую на Коломяжском шоссе, 6 (под горой), и работавшую на заводе „Светлана“, отправили рыть окопы на лужский рубеж. Маме тогда было 27 лет. Там она попала под страшную бомбежку, в ужасе вместе с другими женщинами бежала оттуда домой в Ленинград. Однако вместо сочувствия услышала от своего начальника на „Светлане“ жестокий приговор: „Пиши заявление об увольнении, иначе будет трибунал“. Так мама перед самым началом войны лишилась работы. Когда началась первая блокадная зима, выручали лишь домашние запасы. Затем удалось устроиться работать в совхоз „Пригородный“. А потом в Коломягах появились танкисты... Остается добавить, что я была у мамы единственным ребенком. Жили мы с ней всегда вдвоем, очень бедно, условия были тяжелые, но я не могу сказать, что у меня была плохая жизнь. Мы были адаптированы к тем условиям и других себе не представляли. Я считаю, что у меня было очень счастливое детство. Ведь в ту пору ценилось прежде всего общение. Да, были различия по имущественному положению, но ценилось, какой ты есть человек».

Кроме танкистов в Коломягах во время блокады расквартировали по домам и летчиков. Их 1-й минно-торпедный полк базировался неподалеку, в Каменке — туда их возили на автобусе.

«Коломяжцам эти летчики, молодые ребята, сразу стали как родные — дома местных жителей всегда были открыты для них, — вспоминает Ольга Владимировна Шарова (Павлова). — Трудно в это поверить, но, невзирая на ужасы блокады, коломяжская молодежь устраивала... танцы при коптилках. Юность отменить невозможно. Желанными гостями на этих вечеринках были летчики. В столовой в доме на 3-й линии стоял патефон, кружились пары. А в полночь торпедоносцы улетали, и сердце сжималось смертельной тревогой: вернутся утром или нет? Многие сложили свои головы в схватке с врагом. Героев оплакивали всем миром, за них молились в коломяжском храме. Погибших летчиков хоронили в Каменке, там, где находился штаб полка.

Мне в 1943-м исполнилось восемнадцать лет. Свою судьбу — жениха Александра — я тоже встретила среди летчиков. И на его долю выпало тяжкое испытание: самолет подбили, двое его товарищей из экипажа погибли. Саша спасся чудом — заступничеством Николая чудотворца. Я особо почитала этого святого, часто приходила в храм чистить и украшать его образ, горячо молилась ему. Не сомневаюсь: великий святитель услышал мольбу блокадной девушки...»

Огромное значение для коломяжцев в годы войны имела церковь Св. Дмитрия Солунского, которая ни на день не прекращала свое служение. Все девятьсот страшных и трагических дней блокады она служила надежной поддержкой и опорой для жителей. Не случайно сегодня эта церковь является одной из настоящих блокадных реликвий не только Коломяг, но и всего Ленинграда—Петербурга.

Настоятелем храма с апреля 1940 года являлся протоиерей Иоанн Федорович Горемыкин (1869—1958), находившийся на этом посту всю войну, а потом и в тяжелые послевоенные годы. Он происходил из Белозерского уезда, в 15 лет окончил Белозерское духовное училище, в 21 год — Новгородскую семинарию, после чего в 1891 году его рукоположили в священники в Воскресенскую церковь бывшего Белозерского уезда. Здесь он служил очень долго, пережив Первую мировую войну, революции, борьбу новой власти с религией. Чудом ему удалось избежать репрессий — о готовящемся аресте предупредили местные жители. В 1926 году его назначили в Новый Петергоф — настоятелем кафедрального собора Св. Петра и Павла, а после того, как храм в 1940 году закрыли, отец Иоанн получил назначение в церковь в Коломягах. Здесь он прослужил восемнадцать лет — до самой кончины.

Как говорится в книге, посвященной 100-летию коломяжского храма, отцу Иоанну Горемыкину «промыслом Божиим суждено было стать духовником и утешителем жителей поселка во время блокады», недаром его с любовью и уважением называли «блокадным батюшкой». Недаром, уже после войны, 21 октября 1946 года, его наградили медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.».