Тимур Бикбулатов - Веретейская волость

В семье брата Ивана в тяжелое время революционной разрухи и голодовки (в 1919 году) я со всеми ребятами нашел приют на несколько месяцев, и за это мы все остаемся ему и его жене глубоко признательными.

Сестра Зинаида Геннадьевна, семью годами моложе меня, по окончании епархиального училища несколько лет учительствовала в деревне, верстах в пяти от родины. Умственными запросами она не отличалась, но обладала хорошим голосом и слухом, и мы (я и дядя С. Ширяев) вытащили ее в Петербург учиться. Она поступила в Консерваторию (по классу пения), училась долго, что-то около восьми или девяти лет, и с трудом окончила ее, главным образом потому, что вначале совершенно не умела играть на рояле. Вышла замуж за певца — консерватора Федора Михайловича Сергеенко, который вначале подвизался на оперной сцене, сначала в Ленинграде, а потом в провинциальных городах. После трех лет супружеской жизни он бросил жену с двумя малолетними детьми (Владимир и Ольга), которых она теперь (1934 г.) и поднимает с большим трудом, при поддержке главным образом брата Николая, оставившего ей после смерти некоторую сумму на воспитание детей. Самые голодные года она прожила с ребятами на родине, работая там секретарем сельского совета. Теперь она работает на фабрике «Светлана».

Младший мой брат, Николай Геннадьевич, десятью годами моложе меня, был пущен, по настоянию брата Федора и моему, уже по светской дороге и образование получил в Ярославской классической гимназии, а затем в Петербургской военно-медицинской Академии. За два года до окончания им Академии разразилась столь печальная для нас русско-японская война. Николай выразил желание поехать в действующую армию и работал там в качестве помощника врача. В Петербург он вернулся георгиевским кавалером, в самую разруху учебных занятий (политические беспорядки) и, не долго думая, пользуясь сбережениями, которые у него образовались во время пребывания на фронте, поехал во Францию, где продолжал прерванные нашими внешними и внутренними событиями учебные занятия. Вернувшись обратно, он закончил учебный курс Академии и по ее окончании получил, согласно собственному желанию, место военного, а затем морского врача во Владивостоке. Во время мировой войны он был прикомандирован к дивизиону миноносцев, вызванных секретно в наше Белое море для охраны побережья от немецких подводных лодок. Здесь, на броненосце береговой обороны «Часма», он пережил революцию, английскую оккупацию и был свидетелем того, как командный состав корабля переехал, без кровопролития, на английский корабль, покинув таким образом отечество. Сам он предпочел остаться в России и, после разных злоключений, уехал обратно, на службу во Владивосток. За время пребывания в Европейской России он женился (уже не молодым — ему перевалило за 40 лет) на Надежде Ивановне Виноградовой, нашей родственнице по матери. Жена, спустя год после его отъезда на восток переселилась туда же. Там они мирно прожили года четыре, когда над ними разразилась катастрофа. Надежду Ивановну арестовали и перевезли (муж ее сопровождал) в Ленинград. Здесь она около полугода просидела в ДПЗ (дом предварительного заключения) и затем была сослана в Карелию, в концлагерь. Брат, вернувшись в одиночестве во Владивосток, стал в одиночестве понемногу угасать от туберкулеза. Когда Н. И. получила свободу, то устроилась на службу (педагогическую) во Владимире. Сюда же перебрался и брат Николай, уже совершенно больной, в последних градусах чахотки и, спустя несколько месяцев, умер (в сентябре 1933 года). Получив известие о его безнадежном положении, я поехал во Владимир проститься с ним, но в живых его уже не застал. Детей после него не осталось.

Периоды, свободные от службы (отпуска) в своей продолжительной холостой жизни брат Николай, не стесняемый ни заботами, ни экономическими условиями, использовал на знакомство с разными странами. Страсть к путешествиям развилась у него еще в годы студенчества, когда он на летних каникулах успел изъездить и избороздить Россию. За время пребывания во Франции он, в промежутках между лекциями, ухитрился побывать в Италии, а затем в Западной Африке и в Аргентине. Потом съездил в Скандинавские страны. На Дальнем Востоке он изъездил весь Японский архипелаг, а при морских переездах в Европу и обратно (через Индийский океан и Средиземное море) посетил Цейлон и Яву, где останавливался довольно продолжительное время. На своем веку он видел гораздо больше, чем мы, остальные братья, в совокупности. К крайнему сожалению, он не записывал своих впечатлений, о разных же своих приключениях рассказывал довольно редко и скупо. Я не раз настойчиво упрашивал его писать путевые очерки, гарантируя помещение их в журнале «Природа и Люди». Он обещал, но обещаний так и не выполнил. Очень способный, много читавший, хорошо знавший французский и английский языки, знакомый также с японским и китайским языками, он питал большую наклонность к языкознанию и географии и мало интересовался своей специальностью, хотя, по рассказам его жены, как врач-диагност пользовался во Владивостоке популярностью. Чрезвычайно скромный и деликатный, он слыл среди товарищей и сослуживцев чудаком, и лишь немногие друзья знали и ценили его оригинальную и симпатичную натуру. Прожив большую часть жизни холостяком, он тем не менее был расчетлив, бережлив и домовит. Часть своих сбережений он перед смертью завещал мне, и эта неожиданная посмертная поддержка много облегчает сейчас жизнь и мне, старику, и другим близким ему людям, в особенности сестре Зине.