Тимур Бикбулатов - Веретейская волость

Отец действительно готов был снять для нас с себя последнюю рубашку. Надо отдать ему справедливость, на себя он не тратил почти ничего. Потребности его были до крайней степени ограничены. Было чрезвычайно трудно придумать ему какой-нибудь подарок.

— Полноте, дети, какие там подарки? Мне ничего не нужно, у меня все есть. Вот разве табачку привезете из Ярославля восьмушечку (отец нюхал табак).

Во вторую половину его жизни мы, дети, были предметом его постоянной гордости. Ему в самом деле было чем гордиться: в то время, как все дети нашего веретейского духовенства, и поповские, и дьячковские, оказались неудачниками (кроме нас, только один окончил семинарию и один — Демидовский лицей в Ярославле), мы все учились очень хорошо.

И хозяйственностью, и детьми дьякон Геннадий Иванович прославился чуть ли не на весь уезд. Скромное служебное положение не позволяло ему играть значительную роль в жизни духовенства, но к его речам, всегда смелым и правдивым, на разных собраниях духовенства прислушивались внимательно и с его мнением считались.

Среди крестьян он пользовался симпатиями, многим в нужде бескорыстно помогал. Раз или два его избирали гласным уездного земства, где он пользовался значительным влиянием. Особенную энергию и распорядительность проявлял он в часы стихийных бедствий, — на пожарах, за что был награжден даже благодарностью земства (аттестатом).

Я не помню, чтобы он применял к нам физические наказания, как меру воспитательного воздействия. Только, бывало, когда мы что-нибудь напроказим, возьмет полу подрясника и угрожающе помашет перед нашими глазами:

— Вот я вас, подрясником!

Этот «подрясник» имел обыкновенно свое действие, но мы в сущности его не боялись, а страшились вспыльчивости отца. Эта боязнь препятствовала установлению близких и непосредственных отношений к нему: делясь с мамой всеми радостями и горестями, мы дипломатствовали с отцом, и эта привычка сохранилась у нас в зрелые годы.

Умер отец в 1908 году, на 63-м году жизни, от атеросклероза. Все дети к этому времени уже стояли на своих ногах. Всю жизнь он прожил в пределах Ярославской губернии и только дважды был у меня в гостях, один раз в Либаве и один раз в Петербурге, уже незадолго до смерти.

Мама Александра Ивановна (урожденная Ушакова) свое детство провела в Ярославле, где ее отец, Иван Андреевич был дьяконом в довольно богатом приходе. Он получил законченное среднее образование в духовной семинарии и имел право на должность священника, но, обладая хорошим голосом, предпочел быть сперва дьяконом в губернском городе, а потом сделал ошибку, уступив настоянию своего отца, перейдя в Веретею и заняв его место. Здесь он, не находя себе достойной компании, опустился и стал часто прибегать к выпивке. Состарившись, он передал родовое место в женскую, дочернюю линию (сын Николай по физическому сложению и по мировоззрению не подходил для этой должности и к тому же был еще несовершеннолетним). Подыскали девушке жениха и выдали замуж. Фамилию Ушаковых в Веретее сменила фамилия Ширяевых. Старики, как полагается, отступили на задний план, скромно приютившись на кухне. Прожили они недолго: старик лет шесть, старуха — лет восемь. Когда бабушка умерла, у мамы было уже трое нас, детей.

В Веретее после смерти родителей, мама должна была чувствовать себя одинокой до самого того времени, когда, наконец, подросли старшие дети. Но общение с нами и тут было непродолжительно, только на коротких каникулах, но тогда, с нашим приездом, у нее усложнялись заботы и хлопоты, да и нам приходилось волей-неволей то ходить «по приходу» вместе с попами, то работать на поле. Только с тех пор, когда брат Федор поселился в Веретее в качестве учителя, у мамы нашелся наконец подходящий напарник, друг и советник. В период же нашего детства она находила поддержку только у брата, Н.И.Ушакова. Правда, у нее были подруги в нашем же селе, но одна из них, став попадьею, возомнила о себе и считала унизительным для себя дружбу с дьяконицей (впрочем, для мамы она была глупа), а две другие подруги, выйдя замуж за дьячков, полуграмотные и задавленные хозяйством и семьей, ничем не отличались от деревенских баб.

Насколько несходна была наша (я бы сказал ушаковская) атмосфера с дмитровскою (в Дмитриевском жил мой дед) — ширяевскою, можно судить по двум следующим эпизодам, о которых мне, уже взрослому и женатому, рассказала мама.

Эпизод первый. Молодожены (отец и мать) поехали в Дмитриевское с первым визитом. Все шло в начале, как полагается, «как у людей». Но свекру и свекрови очень не понравилось, что мама называет мужа уменьшительным именем — «Геня». И свекор прочел маме внушительную нотацию: