Александр Мещеряков: Модернизация Японии: ускорение тела

Хотя японцы испытывали сильнейший комплекс неполноценности, господствовавшие в обществе настроения нельзя охарактеризовать как тотальное уныние. Представители элиты все-таки полагали, что страна в состоянии догнать Запад. На вооружение было взято учение социального дарвинизма в версии Герберта Спенсера. Вслед за ним японцы стали считать, что «прогресс» обеспечивается сначала соревнованием между отдельными людьми, потом — между группами людей, а в настоящее время — конкуренцией между народами. И что по этой шкале, где сосуществуют «первобытные», «дикие» и «цивилизованные» народы, возможно перемещение вверх. А это давало надежду на улучшение своего положения. Прежняя, ведущая свое происхождение от Китая модель мира была статичной. Она предполагала, что существует культурный центр (Япония), окруженный «варварами». Центр и периферия обладают неизменными характеристиками, а потому варвары никогда не могут приобщиться к цивилизации и встать вровень с Центром. Поэтому перед Центром не стоит задача интеграции и «просвещения» варваров, а само их существование наполняет сердце гордостью, служит вечным и неопровержимым доказательством того, что тебе выпала счастливая, цивилизованная доля.

Вера в Спенсера и в прогресс давала японцам силы и энергию для проведения реформ. Их главной целью являлось создание такой страны, которая смогла бы не только отстоять свою независимость, но и войти в клуб европейских держав, где она была бы признана ими в качестве равного партнера. Японская элита была настроена максималистски и не ставила перед собой простых задач. Одной из них было решительное переосмысление оппозиции движение/неподвижность.

Чтобы преодолеть изоляцию и отсталость, следовало, в частности, развивать средства транспорта. Уже в 1872 году была введена в действие первая железнодорожная ветка, соединившая Токио и Иокогаму. Страна стремительно покрывается сетью железных дорог, развивается современное судостроение (при сёгунате Токугава строительство судов водоизмещением более 150 тонн было запрещено), японские судоходные компании успешно вступают в международную конкуренцию. Художники периода Мэйдзи с маниакальной настойчивостью стали изображать транспортные средства и людей, которые находятся в непрестанном движении. Пароходы, конные экипажи и просто коляски рикш — постоянные объекты художественного творчества того времени. Сборник песен, посвященных путешествию по железной дороге, который был выпущен в 1900 году, за двенадцать лет разошелся громадным тиражом в 10 миллионов экземпляров [5] Конно Нобуо. Эдо-но таби. Токио: Иванами, 1993. С. 197. .

Раньше император постоянно пребывал в своем дворце. Теперь же он колесил по стране. Сначала в паланкине, а потом на корабле, по железной дороге, в конном экипаже. Эти августейшие путешествия подводили к мысли, что атрибутом современного человека является движение, и движение стремительное. Идеалом объявлялась не неподвижность (стабильность), а движение, скорость, развитие и «прогресс». Глобальные реформы (политическая, военная, образовательная, экономическая) претворялись в жизнь людьми, которые должны были соответствовать требованиям времени.

Всех японцев теперь призывают к более активной двигательной активности, к занятиям физкультурой и спортом. Сам император Мэйдзи тоже стал заниматься верховой ездой — вещь в прошлые времена немыслимая. Горожанам и представителям элиты предлагалось оторваться от книжных и иных пассивных занятий и придать своему поведению больше динамизма, поскольку именно он и обеспечивает прогресс на Западе. Специально подчеркивалось, что это требование не распространяется на крестьян (т. е. подавляющее большинство населения), поскольку их трудовая жизнь и так полна движения. Согласно «точным» подсчетам того времени, реформированию подлежало тело и поведение 16 % японцев, то есть 5–6 миллионов горожан (население страны составляло чуть более 30 миллионов) [6] Киндай нихон-но синтай канкаку. Токио: Сэйкюся, 2004. C. 142. . Однако именно эти люди были элитой, то есть лицом японского общества. Таким образом, элита не стала держаться за свои прежние представления о теле и начала реформы с себя, что свидетельствует о тонком понимании ситуации. Именно представители элиты вводят моду на европейскую одежду и облик. Именно они начинают первыми отращивать бороду и усы.