Андрей Зубов - Россия. 1917. Катастрофа. Лекции о Русской революции

Вот как описывает молодой мичман Владимир Успенский то, что произошло в Кронштадте: «С нас были сорваны погоны (у меня с куском рукава), сорвали также кокарды с фуражек и куда-то повели. По дороге к нам присоединяли новые группы арестованных офицеров. Мне было очень больно идти из-за сильно ушибленного копчика (во время ночного избиения. – А. 3.), я отставал, и сзади идущие наши конвоиры меня подгоняли ударами ружейного приклада. Нас нарочно провели через Якорную площадь, чтобы показать убитого адмирала Вирена и очень многих других офицеров, принесённых на эту площадь» [13] В. Успенский. «Мы шли на зарево…». Из «Кронштадтских воспоминаний» мичмана Императорского флота // Родина. 1996. № 7–8. . Так осуществлялось уничтожение кадрового офицерского состава Балтийского флота. В этом тоже не было никакой стихийности. За действиями бунтовщиков чувствовалась железная рука организаторов, которым нужно было обессилить Русскую армию и флот накануне наступления, а лучше – и вовсе сорвать его.

1 марта в Твери, далеко от линии фронта, толпа солдат запасных батальонов и рабочих Морозовской мануфактуры ворвалась в губернаторский дворец, выволокла на площадь губернатора барона Николая Георгиевича фон Бюнтинга, требовала его смерти и в итоге его убила. «Толпа требовала смерти, – вспоминал очевидец этой ужасной расправы митрополит Вениамин (Федченков). – Губернатор спросил: „Я что сделал вам дурного?". „А что ты сделал нам хорошего?" – передразнила его женщина из толпы». Толпа глумилась над губернатором, избивала его, потом кто-то выстрелил ему в голову из пистолета, и труп ещё долго топтали ногами. «Так открылся первый день революции в нашей Твери…» Фон Бюнтинг, православный христианин, прежде чем выйти из дворца на верную смерть, успел по телефону исповедаться епископу Вениамину. Выстреливший в голову губернатору был, скорее всего, немецким агентом, но толпа-то была простых русских рабочих и работниц – вновь лютая ненависть к Императорской власти и убийство, делающее возврат к прежней мирной жизни уже невозможным. Всюду разыгрывается практически один и тот же сценарий, как будто из выученной методички.

Это всё 1 марта. Император не отрёкся, в России – Императорская власть. Народ бесчинствует, он не желает этой власти, и мы видим, что сразу взят курс не просто на какое-то конституционное изменение власти, а на максимальное кровопролитие. Предположим, офицеры в Гельсингфорсе были опасны немцам. Но немец по национальности, губернатор Бюнтинг вряд ли немцам был лично опасен, обычный чиновник. Но была ненависть к власти, и ненависть к этим генералам и офицерам, к адмиралам и губернаторам. Среди них были хорошие, их любили солдаты, матросы, но ненависть к институциям старой России – вот что её погубило.

Императору не удалось доехать до Царского Села. Около Малой Вишеры, в Любани (?) и Тосно железнодорожный путь был перекрыт мятежниками. Государь приказал прорываться на Царское Село через станцию Дно. Но на станции Дно дорога на север вновь оказалась перекрыта восставшей толпой. Вот поэтому Набоков и горько пошутил потом, что «путь пореформенной России (после освобождения крестьян) – это движение от станции Бездна до станции Дно». В селе Бездна (ныне – Антоновка) Казанской губернии было восстание крестьян, подавленное довольно жестоко в апреле 1861 года. А на станции Дно Императорский поезд вместо Царского Села повернул на Псков, где был штаб Северного фронта, которым командовал Николай Владимирович Рузский.

Николай Владимирович Рузский – в заговоре. Он передает Императору телеграмму генерала Алексеева с проектом Манифеста о создании правительства во главе с Родзянко, ответственного перед Думой. Это ещё не страшно. Но дело в том, что Родзянко уже никакой властью не пользуется в Петрограде. В столице пользуется властью Совдеп – Совет рабочих депутатов. Родзянко имеет авторитет перед интеллигентами, но восставшие солдаты, вооружённые уже рабочие – это Совдеп. Поэтому что тут делать?

Император записывает в дневник вечером 1 марта: «Стыд и позор. Доехать до Царского не удалось, а мысли и чувства всё время там. Как бедной Аликс, должно быть, тягостно одной переживать все эти события. Помоги нам, Господь». В Петрограде уже вовсю льётся кровь, а Государь всё думает о том, как бы доехать до Царского, как там плохо бедной Аликс. Императрица телеграфирует ему: «Ясно, что они хотят не допустить тебя увидеться со мной прежде, чем ты не подпишешь какую-нибудь бумагу, конституцию или ещё какой-нибудь ужас в этом роде. А ты один, не имея за собой армии, пойманный, как мышь в западню, что ты можешь сделать?.. Может быть, ты покажешься войскам в Пскове и в других местах и соберёшь их вокруг себя? Если тебя принудят к уступкам, то ты ни в каком случае не обязан их исполнять, потому что они были добыты недостойным способом».