Жорж Дюби - Развитие Исторических исследований во Франции после 1950 года

Во-вторых. Возобновление интереса исторической науки к политике и через нее к повествовательной форме изложения проистекает, как мне кажется, из следующих четырех обстоятельств.

1. Оно связано с тем, что в конце 60-х годов французские философы и социологи стали уделять особое внимание механизмам власти внутри социальной системы. Этой проблематике были посвящены все труды Мишеля Фуко, получившие большую известность в парижских научных кругах (сейчас эти проблемы рассматриваются в работах Пьера Бурдьё). Вот почему, видимо, историки социальных структур возвратились на давно проложенный путь, с которого они некогда свернули, на путь Марка Блока, рассматривавшего в «Феодальном обществе» вопросы символики власти, а в «Королях-целителях» — основы королевского авторитета.

2. Я полагаю также, что эта новая ориентация находится в связи с политической ситуацией во Франции, с изменениями, происшедшими в результате волнений 1968 г., с концом голлистского режима и крахом господствующих идеологий. Жизнь задавала вопросы, на которые среди прочих должны были дать ответ и историки.

3. Я также считаю, что в данном случае можно говорить о возрождении славной историографической традиции. История стала вновь стремиться к истолкованию политики, снова возложила на себя задачу, которая с тех пор, как существует историческая наука, считалась для нее главной. При этом следует принять во внимание обстоятельства, связанные с положением современной французской культуры. История — в форме книги или телевизионной передачи — является объектом обмена, товаром, т. е. достоянием коммерции и коммерции прибыльной, поскольку множество людей во Франции проявляет большой интерес к истории. Издатели же извлекают из этого интереса прибыль. С некоторого времени их стратегия изменилась. Прежде, с тех пор как в конце XIX в. университетская историография во Франции стала (по примеру Германии) научной и строгой, издатели имели обыкновение обращаться к услугам профессиональных писателей, литераторов, которые ловко обрабатывали исторические сюжеты, заимствованные из научных трудов. С середины 70-х годов издатели начали обращаться к нам, профессиональным историкам, с предложениями писать не только для своих коллег и учеников, но и для широкой публики. Мы пошли на это, считая своим долгом предоставить свои знания в распоряжение как можно большего числа людей. Однако вначале мы долго колебались, сознавая связанную с подобным шагом опасность: чтобы удовлетворить неспециалистов, необходимо было заботиться о форме изложения, стиле, тратя на это время, отнятое у научной работы. Неизбежно увеличивалась доля риторики, а ведь во Франции она всегда и без того была чрезмерной. Кроме того, стремление угодить публике заставляет, как и в сфере искусства, отдавать предпочтение всему новому, сенсационному, необычному. Таким образом, критикующие нас англосаксонские историки, которые считают, что современная французская историография соскальзывает к излишней облегченности, возможно, не так уже неправы. Мы не закрываем глаза на эти опасности. Вместе с тем я упоминаю об этой новой трансформации нашего ремесла потому, что эти перемены, вне сомнения, способствовали возврату исторической науки к политике, событию, повествованию. Правда, публика проявляет большой интерес к углубленной истории развития цивилизаций, особенно к повседневной жизни людей прошлого. Этим объясняется огромный успех вышедшей в 1975 г. книги Эмманюэля Леруа Ладюри «Монтайю», книги настолько трудной и сложной, что издатель долгое время не решался ее публиковать. Совершенно очевидно, однако, что большинство любителей исторической литературы особенно увлекаются тем, что Поль Вейн называет интригой, т. е. событийной канвой и теми необычайными происшествиями, которые содержатся в политической истории.

4. Помимо всего вышеизложенного я полагаю, что возврат к политической истории явился реакцией на уничтожение сюжета в трудах некоторых современных последователей Марка Блока и Люсьена Февра. Отказ от события разрушил хронологию, историческая плоть лишилась скелета. Постоянное расширение поля исследования, естественно, привело к его дроблению, расчленению и в конечном счете к преимущественному изучению микросюжета, исторического анекдота. В конце 70-х годов представилось необходимым в порядке противодействия этой тенденции вернуть историческому тексту единство и стройность, утвердить его на надежных хронологических опорах и поместить в центр внимания большие, серьезные проблемы. Таким образом, события и выдающиеся личности вновь заняли свое прежнее место в истории, а в исторической проблематике на первый план выдвинулись вопросы, связанные с механизмом власти.