Жорж Дюби - Развитие Исторических исследований во Франции после 1950 года

Позднее, в первой значительной работе, написанной после защиты диссертации («Сельская экономика и жизнь западноевропейской деревни в средние века»), я, конечно, занимался экономической историей, однако сознательно избегал применения статистического и сериального методов. Это объяснялось не только отсутствием в документах количественных показателей, но и главным образом тем, что я отказался от преобладавшего до этого времени изучения городской, рыночной, экономики и обратил свое внимание на деревню. Я прежде всего хотел показать, как крестьянское общество поколение за поколением укоренялось в определенной местности и как организация этого общества зависела от соотношения между особенностями местности, с одной стороны, и техническими. демографическими, правовыми и политическими факторами — с другой.

Второе направление, идею которого я нашел в тех работах Марка Блока и Люсьена Февра, где они оба говорят о важности изучения «ментального инструментария», привело меня к тому, что мы назвали, за неимением лучшего термина, историей ментальностей.

Полагаю, что в этой области я действительно был инициатором, не один, но вместе со специалистом по новой истории Робером Мандру. Он тогда работал в Париже в VI секции Практической школы высших исследований, созданной Февром после войны. Мандру был очень близок к Февру, после смерти последнего он стал наследником и хранителем всего, что создатель «Анналов» не опубликовал при жизни. Я жил далеко в Экс-ан-Провансе, однако нас объединяла общая работа, порученная нам Люсьеном Февром — создание краткой истории французской цивилизации. И вот в середине 50-х годов мы с Р. Мандру под сильным влиянием Л. Февра ввели в сферу исторических исследований понятие «ментальность».

Понятие это, как я уже говорил, не вполне удовлетворительно. Слово «ментальность» во французском языке имеет несколько неопределенное значение, на что мне сразу же и было указано. В связи с этим я хочу пояснить, что мы подразумевали под ментальностью: это система (именно система) в движении, являющаяся, таким образом, объектом истории, но при этом все ее элементы тесно связаны между собой; это система образов, представлений, которые в разных группах или стратах, составляющих общественную формацию, сочетаются по-разному, но всегда лежат в основе человеческих представлений о мире и о своем месте в этом мире и, следовательно, определяют поступки и поведение людей. Изучение этих не имеющих четких контуров и меняющихся с течением времени систем затруднительно, необходимые сведения приходится собирать по крохам в самых разных источниках. Но мы были убеждены, что все взаимоотношения внутри общества столь же непосредственно и закономерно зависят от подобной системы представлений (носителем которой выступает система образования), как и от экономических факторов. Вот почему мы предложили систематически изучать ментальность.

Следует отметить, что наше предложение сразу же вызвало интерес: французские историки были готовы к нему. Потребность в чем-то подобном ощущалась давно. Я гордился нашей инициативой, но был тем не менее сильно изумлен, когда Шарль Самаран, директор Французских архивов, представитель Школы хартий — наиболее консервативного и враждебного духу «Анналов» направления, последователь позитивизма, в 1958 г. обратился ко мне с предложением написать для энциклопедического сборника «Историческая наука и ее методы» статью об истории ментальностей. Это означало нашу победу во Франции. В Италии, всегда принимавшей с интересом идеи, исходившие от группы «Анналов», мы получили признание очень быстро. В Германии, однако, долго сопротивлялись новому направлению; значительная часть англосаксонских историков также восприняла его сдержанно, многие из них и сегодня не изменили своего отношения. Тем не менее ценность нашей постановки вопроса была признана и «освящена» 20 лет тому назад на состоявшемся в Риме международном коллоквиуме по методологии истории.

Очень быстрое признание французскими историками понятия «ментальность» объясняется, на мой взгляд, двумя благоприятными обстоятельствами. Прежде всего, большой популярностью психоанализа, который вошел в моду во Франции как раз в это время, в 50-е годы, лет десять спустя достиг апогея (падение же интереса к нему началось лишь в конце 70-х годов). Психоанализ оказал воздействие на весь комплекс наук о человеке. Не следует забывать, что Жак Лакан, самый известный из французских теоретиков психоанализа, чьи семинары в Высшей педагогической школе (Ecole Normale Superieure) привлекали не только снобов, но и значительное количество молодых исследователей, был тесно связан через Р. Якобсона с лингвистикой, а через К. Леви-Строса — с социальной антропологией.